Архи не переходили на галоп, передвигаясь в основном умеренной рысью или шагом, но как бы они ни двигались, Варн уверенно сохранял позицию недалеко от Смаги. Ира поражалась его выносливости и ловкости. Мало находилось препятствий, которые ему не удавалось преодолеть с прыжка. Раза два или три он отставал, меняя облик на старший, взмывал ввысь, терялся в облаках и возвращался минут пятнадцать спустя с перепачканной кровью мордой — охотился. Хорошо, что накрапывающий дождь постепенно смывал следы пиршества с морды ящера. Ире от этого вида было не по себе.

Вечером разбили лагерь.

Поскольку изначально планировалось идти пешком, то вместо шатров у солдат были с собой лёгкие палатки и навесы. Жерди и столбы рубили прямо на месте. Вскоре заполыхал костёр и закипела вода в котле. Раньше за еду у амелуту и эйуна отвечали разные лица, но теперь всем заведовал Рикан. Ира заметила и другие перемены — палатки стали общими. Герцог и барон сразу показали, что поменялись правила игры. Один отряд. Один закон.

Признав в Лэтте-ри главного среди дайна-ви, договорились об общем карауле: солдатам пора привыкать. Первыми в ночной дозор должны были отправиться Линно-ри, Мрат и тот амелуту, что мечтал посетить могилу родственника на Болоте. Он представился как Римл.

Ужин прошёл в молчании, но Ира не переставала поражаться, как легко установился новый порядок. Было ли дело в наказах Сестёр, её новом статусе или в том, что с командирами отправились только самые-самые, но как бы то ни было — результат ей нравился. Может, и правда удастся стереть углы и показать им, что дайна-ви не бездушные убийцы.

Одно только осталось неизменным — она сказала, что, как и раньше, будет делить палатку с жителями болот. Те не возражали, а остальные не стали комментировать. Лишняя палатка тоже нашлась. Лишь герцог поинтересовался, не будет ли ей спокойнее разделить одну крышу с Мрат, но помощница королевы-матери не вызывала у Иры ассоциаций с душевной подружкой. Мрат ничуть не огорчилась отказом. Боевые подруги эйуна делили с мужчинами все тяготы походов и спальные места, не опасаясь за собственную честь, потому ей было абсолютно всё равно, где спать. Лишь бы среди своих.

Варн устроился на ночлег под открытым небом в старшем обличии позади лагеря, уютно спрятав морду под крыльями. Он не изъявлял желания с кем-либо общаться и уполз спать раньше всех. У костра стояла тишина, разрываемая стуканьем ложек об миски. У столь разношёрстной компании не было общих тем для беседы, а взаимная напряжённость только усугубляла ситуацию.

Ира не вынесла долго. Пожелав всем ясной ночи, она удалилась в палатку. Разровняла шкуры и, не раздеваясь, легла, укутавшись в одеяло, и прижалась носом к тяжёлой ткани палатки, желая слиться с ней в единое целое.

Терри-ти нашёл друга сидящим под деревом и уставившимся в одну точку. Замершая поза выдавала глубокую внутреннюю работу, и потому он не стал его тревожить, а застыл наблюдая.

Другу нужна помощь. Нужна давно. Терри-ти знал это лучше кого бы то ни было. Потому что это было его работой: знать, когда нужна помощь. Знать, когда сквозь внешние маски начинает проступать пятно чёрной печали, разъедающей душу изнутри. Он уже не впервые исцелял больных этим недугом и уже второй раз собирался сделать это для Лэтте-ри. Для того, кто подарил ему смысл жизни и примирил с собственной натурой.

В Терри-ти было слишком много крови матери. Её огонь не позволил ему обуздать эмоции подобно другим дайна-ви. Ни в детстве, ни в юности, ни в зрелом возрасте не было и мгновения, когда он смог сохранить хладнокровие. Учил отец, год за годом всё больше разочаровывающийся в сыне. Учили наставники. Учили сослуживцы. Без толку. Он горел внутренним огнём и не был способен стать таким, каким мечтал видеть его родитель.

Он умел улыбаться и никогда не встречал ответных улыбок. Умел плакать — и не видел сочувствия. Умел сопереживать — это никому не было нужно. В их среде любой разбивался в крошку, помогая соседу, но с внутренними тенями боролись в одиночку. Терри-ти быстро остался один.

Участие в его судьбе отца со временем превратилось в рутинное исполнение родительских обязанностей. Хотя, к его чести, нужно сказать — относился к ним ответственно и серьёзно. Но он был счастлив, когда сын подрос достаточно, чтобы выполнять работу без его наставничества. Надеялся, что с подобным характером справятся учителя, но и у них не вышло, потому поводов для гордости у родителя так и не появилось.

Ни один сослуживец не был рад, когда оказывался в паре с Терри-ти на карауле. Его любопытство всех раздражало, а желание разговаривать на отвлечённые темы, болтать, встречало в лучшем случае непонимание. Нет, все знали, что он честен, никогда не откажет в помощи, всегда прикроет спину. Но вот как общаться с ним, с таким… странным? Отпугнуло всех. Кроме Лэтте-ри.

Когда молодой, но подающий надежды старший взял его под свою опеку, Терри-ти решил, что его в очередной раз передали с рук на руки новому наставнику, чтобы совершить тысячную попытку по его перевоспитанию. Вздохнул, смирился с участью и начал морально готовиться к тяжким будням. Но, к его удивлению, никаких перемен новое назначение не принесло.

Лэтте-ри оказался напарником, какого можно было только пожелать, — трудолюбивым, ответственным, внимательным. Поначалу Терри-ти старался при нём сдерживаться, не заводить бесед, но натура брала своё, и в какой-то момент он не выдержал. И впервые за свою жизнь получил ответ. Да не такой, какой хотелось бы. Лаконичный, краткий, выдержанный. Но ответ! Не отговорку. Не цитирование законов и устава, советовавших не задаваться отвлечёнными вопросами, оставляя это тем, кому положено по рангу и способностям.

В тот миг старший наставник стал для неуверенного в себе юноши теплом всей его жизни.

Тепло — это всё. Тепло — это настоящее и возможное будущее. Прошлое покрыто холодом. Всё, что ушло, — замёрзло. «Тепло суть жизнь» — основа философии дайна-ви. Встретив Лэтте-ри, Терри-ти понял, чем отличаются слова «жить» и «выживать», потому что его жизнь согрелась именно тем кратким ответом.

Вопрос за вопросом, рассуждения, наблюдения и потребность в знаниях — он получал отклик на всё. Он впитывал каждый миг этих диалогов с наставником, наполняясь изнутри, словно иссохший колодец от нового подземного русла. Захлёбывался. Лишь спустя многие месяцы сумел расслабиться и замедлиться. Теперь он владел именно тем, что не могли годами выковать в его характере учителя, — спокойствием. Да, ему до остальных до сих пор, как до края Болота