Несмотря на комплименты демократии, фантастический рост Южной Кореи с 1960-х гг. проходил под контролем военных властей. По уровню доходов кореец был чуть беднее жителя Сомали, сейчас – в 24 раза богаче. Государство пестовало национальный капитал: строило заводы и передавало их частникам. Но ими не были друзья генералов-президентов Пак Чон Хи и Чон Ду Хвана. Поддержка привязывалась к достижению заявленных результатов по экспорту: не вышел на мировые рынки – ничего не получил. А внешняя агрессия направлялась исключительно на коммунистов из КНДР.

Модернизация не может проводиться только для Москвы и Петербурга за счет остальной страны. Исламской революцией обернулись реформы в Иране при шахе Мухаммеде Резе Пехлеви, когда передовые западные порядки пересаживались при помощи авторитарных методов. А полиция и СОБР не защитят, если 90 % населения недовольны.

В начале XX века сказочный рост пережила Аргентина. Модернизация? Ничего подобного. Просто идеальные условия для мясного животноводства совпали с возможностью завалить дешевой говядиной полмира: как раз появились холодильники и трансокеанские перевозки. Аргентинец стал богаче француза, но, как и в России эпохи дорогой нефти, власти испугались системных реформ и перестройки экономики. Как и у нас, политики-популисты обещали не создать новое богатство, а перераспределить старое от богатых к бедным. И пенсионер думал: раз пенсию повышают – значит, наша экономика растет. Великая депрессия и мировые войны обвалили аргентинский экспорт, следом ушли инвестиции, а вместо них – пустота. Что сегодня экспортирует Аргентина? Разве что футболистов.

Среди стран былого соцлагеря Венгрия считалась одной из самых зажиточных. Поэтому в 1990-е реформы провели щадящие – испугались обозлить народ. Сегодня венгры беднее словаков, на которых недавно смотрели свысока. В отсутствие экономического роста политикам остается распалять идею Великой Венгрии, пока инвестор в ужасе отступает в Румынию или Прибалтику.

Одни из крупнейших на планете месторождений алмазов находятся в Центральноафриканской республике, где в 2018 г. убили трех российских журналистов. Еще больше драгоценных камней в соседнем Конго (Заире). Но не похоже, что эти страны испытывают наплыв искателей приключений, как Калифорния времен «золотой лихорадки». Португальцы и голландцы еще в XV веке описывали ужасающую бедность Конго: здесь не знали ни письменности, ни колеса, ни плуга. Но вот что удивительно: местные не торопились это все перенимать и через 300 лет после появления европейцев. Оказалось, при существующих институтах это не имело смысла! Половину рабочих рук составляли рабы, а налогообложение было совершенно произвольным. Специальный налог взимали каждый раз, когда король ронял свой головной убор. А какие тут могут быть инвестиции, если ты вкладываешь свои кровные, а всю прибыль заберут фискалы короля? Конголезцы, вопреки здравому смыслу, переносили свои деревни подальше от городов (то есть потенциальных рынков сбыта сельхозпродукции), чтобы не быть ограбленными королевскими опричниками.

Де-факто Африка южнее Сахары – самая отсталая часть планеты. Обывательское сознание трактует это по-своему: мол, негры, что с них взять? Но как тогда быть с Ботсваной – государством, затертым между ЮАР, Намибией и Зимбабве и имеющим доход на душу населения на уровне Болгарии и Черногории? Ботсвана не имеет выхода к морю, а половина ее территории приходится на пустыню Калахари, из ресурсов – только крупные запасы алмазов. Но Ботсвана успешна как раз потому, что не дала посадить свою экономику на «алмазную иглу», а сумела распространить у себя те институты, которые сделали Запад процветающим: конкуренцию, защиту собственности, верховенство права, минимальное вмешательство государства в жизнь людей.

Государство, где люди зарабатывают на уровне россиян, до 1966 г. являлось британской колонией Бечуаналенд. Как пишут Дарон Аджемоглу и Джеймс Робинсон в книге «Почему одни страны богаты, а другие бедны», на территории размером с Францию имелось 12 км дорог с твердым покрытием и 22 человека с высшим образованием. Вдобавок Ботсвана была окружена государствами, управляемыми белыми, которые с недоверием отнеслись к чернокожему Сереете Хама – первому премьер-министру. Если бы Хама был похож на африканских диктаторов вроде Сиаки Стивенса или Роберта Мугабе, он захватил бы доход от алмазов, создал бы на них отряды опричников и отдал бы им в кормление страну в обмен на службу. Это типичный африканский путь, и экономическое развитие такому диктатору только мешает: независимые предприниматели создают противовес его власти. Но Хама пошел другим путем: на «алмазные деньги» выстроил эффективную бюрократию и независимые суды, провел земельную реформу, создавшую прослойку состоятельных скотоводов. Рост их доходов потянул за собой сектор услуг и даже промышленность. И все это – на фоне честных выборов и реальной власти парламента.

Пример Ботсваны подтверждает, что на основе западных институтов могут процветать не только англосаксы. Правильные институты важнее нефти и газа, но выбор в их пользу еще ничего не гарантирует. Тот или иной африканский диктатор нет-нет да пытался вывести страну на цивилизованный путь, но тут же становился жертвой переворота: элиты боялись «созидательного разрушения», при котором на первый план в экономике выходят носители новых идей, а не старых связей. В США крупнейшие состояния связаны с Интернетом: Гейтс, Джобс, Цукерберг. А где сегодня Херсты и Вандербильты? Второй момент: для реформ нужна сильная централизованная власть, пусть и не доведенная до абсурда, как в современной России. Из-за безвластия долгое время не имели эффекта усилия правительства Колумбии, где значительную часть территории страны контролировали партизаны и наркобароны. И в-третьих, должен быть спусковой крючок. Для Европы эту благотворную роль сыграла, как ни парадоксально, эпидемия чумы XIV века, убившая 38 млн человек. Крестьянский труд стал более ценен, произошел пересмотр отношений в пользу большей свободы личности, выросла самостоятельность городов.

Кажущееся таким естественным доминирование Запада в последние 500 лет не было предопределено. Скорее наоборот: в начале XV века Европа выглядела захолустьем по сравнению с Востоком. В Пекине проживало 700 тыс. жителей, а среди 10 крупнейших городов мира европейским был только 200-тысячный Париж. Зато к 1900 г. в десятке мегаполисов присутствовал только один азиатский – Токио. Как пишет историк Ниал Фергюссон, 600 лет назад по реке Янцзы проходило до 12 тыс. барж с рисом, а компендиум китайской науки насчитывал 11 тыс. томов. В Китае создали сеялку за 2 тыс. лет до Джетро Талла, а первую доменную печь для выплавки чугуна – около 200 г. до н. э. Англичане только в 1788 г. перекрыли по производству железа показатели Поднебесной 700-летней давности. Флот китайского адмирала Чжэн Хэ в начале XV века брал на борт 28 тыс. человек и был крупнее любого западного до Первой мировой войны.

Европейская цивилизация не шла ни в какое сравнение не только с Китаем, но и с Ближним Востоком. Турки стояли под стенами Вены, а арабы владели Испанией. Халифат Аббасидов простирался от Кабула до Толедо еще и потому, что в Дамаске работала первая в мире больница, а в Фесе – первый университет. Первый ученый-экспериментатор был мусульманином: ибн Аль-Хайсам из Басры издал семитомную «Книгу оптики». В багдадском Доме мудрости переводили Аристотеля, а Роджер Бэкон впоследствии признавал: «Философия пришла к нам от мусульман».