лиц (которые были мусульманами) в этой самой Сирии, их общей родине. Мы уже наблюдали союзы, порой мимолетные, порой довольно прочные, заключавшиеся между франкскими принцами и принцами мусульманскими, например между Бодуэном I и Рожером Антиохийским, с одной стороны, и атабеком Дамаска Тугтекином — с другой, в 1115 г. или — в данном случае речь шла не о разовом военном соглашении, а о стабильной дипломатической системе — между королем Фульком Анжуйским и регентом Дамаска Муин ад-Дином Унуром в 1137–1144 гг. Автобиография эмира Усамы показывает нам настоящую дружбу, установившуюся между двумя дворами во время визитов, которые его господин Унур наносил Фульку. Многие франки изучили арабский язык, как, например, историк Гийом, архиепископ Тирский с 1175 по 1183 г., который даже написал Historia Saracenorum[204], к сожалению утраченную; или Онфруа IV де Торон (1179–1198) и граф Рено де Сидон (1171–1187), знавшие арабский настолько хорошо, что выступали переводчиками на дипломатических переговорах.

Но пока речь шла о дипломатических соглашениях, которые могут заключать даже самые враждебные друг другу государства. Нас же больше интересует (поскольку это суть вопроса) положение мусульман во франкских государствах. Нам известно, что они могли достигать высоких постов, поскольку, например, князь Антиохийский Боэмунд III ранее 1188 г. поручил мусульманские дела региона Джабала — Латакия арабскому кади Джабалы Мансуру ибн-Набилю. И не важно, что тот так дурно отблагодарил Боэмунда III за его доверие в момент вторжения Саладина. Сам факт существования этого высокопоставленного чиновника из местных наверняка не был единичным. Кстати, под 1184 г. путешественник Ибн-Джубайр, которого трудно заподозрить в симпатиях к христианам, отмечает в знаменитом фрагменте: «Мы покинули Тибнин по дороге, постоянно шедшей мимо ферм, населенных мусульманами, живущими под франками в большом достатке. Условия, которые им поставлены: уступка половины урожая в момент жатвы и уплата подати в один динар и пять киратов, плюс легкий налог на фруктовые деревья. Мусульмане являются хозяевами своих домов и управляют собой, как о том сами договорятся. Таковы условия жизни мусульман во всех растаках, то есть фермах и городках, в которых они живут на франкской территории. Несчастье мусульман в том, что в странах, управляемых их единоверцами, у них всегда есть основания жаловаться на несправедливости своих правителей, тогда как они не нахвалятся на поведение фрагов (франков), на справедливость которых всегда могут положиться». И чуть дальше: «Мы остановились в городке близ Акры. Чиновник, поставленный надзирать за ним, был мусульманином. Он был назначен франками управлять жителями-земледельцами».

В связи с этим можно вспомнить ситуацию, созданную в Сирии в VII в. арабскими завоевателями для местных христиан, определенных в класс зимми, или опекаемых людей, но, за исключением этого, не подвергавшихся дурному обращению. С установлением власти франков ситуация перевернулась. Положение мусульман и евреев напоминало положение христиан на исламских землях, с той лишь разницей, что они облагались менее тяжелыми налогами.

В Акре, как опять же отмечает Ибн-Джубайр, если старая большая мечеть была превращена в христианскую церковь, франки оставили угол для отправления мусульманского культа, настоящую мечеть внутри церкви. И наоборот, другая мечеть в Акре была оставлена мусульманам, но франки пристроили к ней часовню: «Так мусульманин и неверный соединились в этой мечети, и каждый возносил молитву, обратясь лицом к месту своей веры». Даже если и мусульмане, и христиане были равно скандализированы подобным решением, невозможно себе представить более полное религиозное согласие, чем эти культовые сооружения, поделенные между двумя теоретически враждебными конфессиями. А что сказать о соглашении по разделу великих святынь Иерусалима в 1229 г.?

Вера и коммерция. Роль итальянских морских республик во франкской Сирии

На первый взгляд история франкской Сирии кажется историей одних лишь войн между франками и мусульманами. И действительно, авансцену, по крайней мере в XII в., оккупировала военная знать, в большинстве своем французская, сформировавшая политическую элиту Иерусалимского королевства, графства Триполийского и княжества Антиохийского. Но при этом не следует упускать из виду итальянский морской фактор, тем более что франкская Сирия была не чем иным, как Сахелем, длинной полоской побережья, существующей лишь благодаря морю, имеющей легкое сообщение с Европой только морским путем. Впрочем, франки с самого начала не смогли бы овладеть портами Сирии и Палестины, не получи они помощи от итальянских морских республик, бывших хозяйками моря. Генуэзцы помогли им взять Акру (1104), Жибле, или Джебейль (1104), и Триполи (1109), пизанцы — овладеть Латакией (1108), генуэзцы и пизанцы — взять Бейрут, венецианцы — Сидон (1110) и Тир (1124).

Разумеется, услуги оплачивались. В качестве вознаграждения за участие в завоевании побережья генуэзцы, пизанцы и венецианцы получили в завоеванных городах кварталы для своих коммерческих заведений и широкие торговые привилегии. Так, генуэзцы имели треть портовых сборов в Акре, треть в Триполи и полностью владели Жибле, городом, превращенным в сеньорию для генуэзской семьи Эмбриачи, которая владела им с 1109 по 1282 г. Венецианцы получили по кварталу в Акре и Сидоне, а также треть Тира; пизанцы — квартал в Латакии. Наконец, каждая из трех республик получила в каждом порту свой торговый квартал с фондато (склад и магазин), со своими мельницей, печью, бойней, банями, церковью. Каждая из этих итальянских «концессий» обладала, подобно европейским «концессиям» в Китае в XIX в., собственными привилегиями, а также административным и юридическим иммунитетом. Принадлежавший ей квартал управлялся венецианским, генуэзским или пизанским «виконтом», располагавшим собственным судом, чтобы судить все дела выходцев из соответствующей республики. Коммерческая экстерриториальность и консульская юрисдикция делали эти итальянские колонии такими же хозяевами в своих фондачи, какими были в Новейшее время в своих шанхайских сеттльментах англосаксонские державы. Здесь мы тоже имеем дело с настоящими муниципальными учреждениями на чужой земле.

Таким образом, во франкской Сирии изначально существовало два накладывавшихся одно на другое общества, разница между которыми была тем явственнее, что они сложились из разных этнических элементов: французское дворянское военное общество и буржуазное торговое итальянское, первое ярко выраженное сухопутное, второе — преимущественно морское. Их общественный строй, их политический идеал не менее отличались. Идеал первого был чисто феодальным. Второе вращалось вокруг своих коммунальных вольностей, на манер всех прочих итальянских городов того времени. В XII в., по крайней мере до Хаттина, итальянские торговые колонии, довольные своими прибылями, не выходили за рамки чисто своей экономической роли. Они оставались в явном подчинении французским дворянским властям. Но после хаттинского разгрома ситуация быстро изменилась. После катастрофы 1187 г. и восстановления франкской власти на побережье колонии трех морских республик, до того момента довольствовавшиеся торговой ролью, приобрели чисто политическое значение и скоро стали очень влиятельной силой в государстве. Тому было несколько причин: с одной стороны, слабость центральной власти и