бы мне ни хотелось это признавать, но Ксавье был прав. Возвращаться домой к маме, когда я выгляжу как бродяга, было бы глупо. С таким же успехом я могла бы умолять ее отказаться от меня, пока нахожусь в таком состоянии.

Потребовалось, наверное, более пяти стаканов воды и две тарелки яичницы, чтобы я смогла снова почувствовать себя человеком. Пригодились и сильнодействующие обезболивающие. Хорошо, что Ксавье был очень любезен и одолжил мне запасную зубную щетку. Я больше ни минуты не могла выносить привкус дешевого пива и текилы.

Ксавье выглядел так, будто несколько раз за завтрак хотел что-то сказать, но так и не сделал этого. Казалось, он борется с самим собой. Обсуждает вопрос жизни и смерти.

Он сдерживается.

Что-то скрывает.

Я просто не знаю что.

Одернув подол футболки Ксавье и натянув выше талии мешковатые спортивные штаны, которые он одолжил мне, я встречаю его в гостиной. При виде меня он встает с дивана и убирает телефон в задний карман. Он все еще без рубашки. И я все еще не могу перестать пялиться на его шрам. Я решаю подойти к нему, пока он не заметил мой пристальный взгляд.

– Ладно, мам, я поела и приняла душ. Могу я теперь забрать свое платье?

Он не смеется.

И не улыбается.

Вместо этого он морщится, потирая затылок.

– Сомневаюсь, что тебе пригодится то, что от него осталось.

Я отшатываюсь.

– Что это значит? – спрашиваю я.

Ксавье смотрит на меня с сожалением.

– Логан вроде как…

Он не вдается в подробности, но я знаю, к чему он клонит.

Логан разорвал его на части, да?

– О, – прохрипела я. – Получается… когда ты нашел меня, я была…

– Я укрыл тебя своей курткой. Никто ни хрена не видел.

Мой желудок сжимается.

Итак, я была не только в отключке, но и полуголой, чтобы весь мир мог это увидеть. Есть еще хорошие новости для меня, Эмери?

– Спасибо… Еще раз, – бормочу я.

– Что я говорил о благодарности? – отчитывает меня Ксавье, но улыбается. Я киваю, проглатывая ухмылку. – Дай мне надеть рубашку. Потом я отвезу тебя домой, – говорит он и поднимается по лестнице к своей спальне, перепрыгивая через две ступеньки зараз.

Пока его нет, я брожу по гостиной. Подумать только, директор Эмери и мой невыносимый учитель физкультуры живут здесь. Над L-образным диваном висит большая фотография. Директор Эмери обнимает сына за плечи и целует его в щеку. Маленький Ксавье широко улыбается.

Я замечаю, что на нем нет его серебряной цепочки.

Это первый раз, когда я вижу его без нее.

– Разглядываешь мои семейные фотографии, Харпер? – дыхание Ксавье щекочет мою щеку, и я подпрыгиваю.

Когда, черт возьми, он вошел?

– Что? Нет, я просто… – бормочу я, увеличивая расстояние между нами. Мне невыносимо находиться так близко к нему. – Ладно, разглядывала.

Он смеется.

– Не могу винить тебя. Я бы сделал то же самое.

– Кажется, вы были близки, – отмечаю я, и взгляд Ксавье устремляется к фотографии в рамке на стене.

– Так и было, – в его голосе слышится боль.

– Я едва узнала тебя без цепочки, которую ты всегда носишь на шее, – признаюсь я.

– Мне тогда было семь. Мама Финна еще не сделала ее.

– О… она занималась украшениями? – интересуюсь я.

– Ага. Сделала нам с Финном одинаковые цепочки, когда нам было по восемь.

Это было десять лет назад.

– Десять лет, да? Должно быть, она тебе очень нравится.

– Я не могу заставить себя снять ее после того, как она… после несчастного случая, – поправляет он.

Я вспоминаю о трагической смерти Норы Ричардс, и мне становится стыдно за то, что я задела незаживающую рану.

– В любом случае, ты готова? – Ксав размахивает ключами от своего грузовика.

– Еще бы, – киваю я.

Ксав жестом показывает мне идти первой, что я и делаю не задумываясь. Я уже на полпути ко входной двери, когда мое сердце бьет по тормозам. Я останавливаюсь как вкопанная, сводящий с ума голос в моей голове призывает меня попробовать еще раз.

Один последний раз.

С самого утра это не дает мне покоя. То, как он что-то говорит, а потом делает обратное. Его загадочное признание в книге, странная драка с Акселем на следующий день после того, как тот издевался надо мной в кафетерии. И даже не начинайте говорить о его геройстве прошлой ночью и о том, каким милым он был сегодня утром.

Это кажется неправильным. Я могу выставить себя дурой, а он может рассмеяться мне в лицо, но я должна попытаться. Я чувствую, как пульс бьется у меня в горле, и направляюсь прямиком к нему. Я останавливаюсь слишком близко, но он не отступает и не говорит мне держаться подальше.

Вместо этого… он придвигается ближе.

Не думаю, что он хотел это сделать. На самом деле он скорее всего и не осознает, что делает, но его реакция воспламеняет мое сердце. Я обхватываю его лицо обеими руками, вытягиваю шею, чтобы наши глаза встретились, и глубоко погружаюсь в его взгляд цвета Карибского моря в поисках ответа.

Слабого места.

Любого признака того мальчика, в которого я влюбилась.

– Что ты делаешь? – прямо говорит он.

– Проверяю теорию, – шепчу я.

Отчаянные времена требуют отчаянных мер.

Я придвигаюсь ближе, прижимаясь к нему бедрами и обвивая руками его шею. Теперь наши тела – одно целое, но этого недостаточно. Полная решимости увидеть, как он сломается, я приподнимаюсь на цыпочки и устремляюсь к его губам.

Только я не целую его.

Пока нет.

Я просто останавливаюсь возле его рта, намекая на поцелуй и молясь, чтобы он заглотил наживку.

Его кадык дергается.

Я улыбаюсь.

Засчитано.

– Послушай, Ви… – предупреждает он. – То, что произошло прошлой ночью, ни хрена не меняет. Я все еще не хочу тебя.

Его ложь не смогла пробить мою броню. Я не чувствую ожога или укола от его отказа. Но что я действительно чувствую… его член, упирающийся мне в живот.

– Правда? – шепчу я в миллиметре от его губ, мои пальцы медленно ползут вверх по его торсу. Я прижимаю ладонь к его груди, отказываясь разрывать зрительный контакт.

Я чувствую, как его сердце бьется под моей рукой.

Грохочет по его грудной клетке, как пулемет.

– Тогда почему твое сердце бьется так быстро? – я разоблачаю его, не отрывая ладони от груди. Он молчит, но я ловлю его взгляд, устремленный на мои губы.

– Ты путаешь свои мечты с реальностью, Харпер, – он сжимает челюсть. Я почти сдаюсь, но какая-то сила внутри меня заставляет продолжать бороться.

Еще немного.