Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это не было правдой, но услышать, как кто-то говорит об этом, было расстройством. Что они знают о том, что я могу сказать или написать?
К счастью, Дэйв взял на себя ответ. Он сказал, что вся программа была коллаборацией, и многие люди внесли свой вклад в каждый ее аспект.
Фактически, я думаю, что каждое слово, которое я говорю в программе, это то, что я сам написал или по крайней мере выбрал слова. Я не проводил исследование ранних экспериментов доктора Фримена с лоботомией передней доли мозга. Я не ученый или историк. Но я помог написать слова, которые я бы сказал об этом, так как только у меня была эта информация.
На следующий день мы отправились в Вашингтон. Это был первый раз, когда я был там с тех пор, как мы получили мои архивы. Теперь там не было снега, и город выглядел по-другому. Мы отдыхали в отеле и ждали вещание.
Я позвонил моему отцу, чтобы сообщить ему, что программа запланирована на среду. Он просто сказал: “О, хорошо. Удачи”.
Позже я получил звонок от моего младшего брата Брайана. Это была чистая случайность. Я давно не слышал от него. Он звонил, чтобы сказать, что у него есть некоторые фотографии из нашего детства, которые он нашел в своем доме.
Я поблагодарил его и сказал: “Ты знаешь, где я нахожусь, правда?” Он сказал, что нет.
“Я в Вашингтоне. На NPR сейчас будут транслировать мою историю.” Он сказал, что послушает.
Мы пошли в студию NPR для фактической трансляции. Я сидел в режиссерской с командой, включая Дэйва, Пию, Барбару и Родни. Мы слушали. Было много апплодисментов, когда программа закончилась. Было ощущение восторга и облегчения. Наконец-то это закончилось. Это произошло.
Но это еще не было концом. После программы Дэйв, Пия и остальные из нашей команды стояли на улице перед студией. Мы сдали свои пропуска и идентификационные документы и готовились вернуться в отель. Кто-то прибежал и сказал: “Мы сломали сервер!”
Было так много электронных писем, поступающих настолько быстро, что сервер интернета Национального общественного радио не выдержал их веса. Они получили около четырех тысяч электронных писем, прямо по окончании программы. Дэйв сказал, что сервер Sound Portraits тоже упал. Поскольку он был маленьким, это было не так страшно. Но крах сервера Национального общественного радио — это было огромное дело. Как нам сказали, сервер Национального общественного радио никогда раньше не ломался за всю свою историю. Они получили больше электронной почты по поводу истории лоботомии, чем о чем-либо другом.
Из-за такого отклика кто-то быстро организовал программу на следующий день. Меня пригласили в качестве гостя на радиошоу Национального общественного радио, называемом “Talk of the Nation“. Доктор Валенштейн тоже был там по телефону из своего дома. Мы принимали звонки от людей, которые хотели говорить о лоботомии, высказывать свое мнение или задавать вопросы. Самый распространенный вопрос был: “Как это могло произойти?”
Мы остались в Вашингтоне на ту ночь. Барб улетела на следующий день. Затем Родни и я сели на поезд и начали долгую дорогу домой.
Мой отец никогда мне по-настоящему не сказал, что он думает о передаче. То же самое было и с Брайаном. Я знаю, что они оба слышали ее. Брайан не имел никаких комментариев по этому поводу. Единственный комментарий моего отца был о том, что они вырвали его комментарии из контекста. Он не сказал, что он злился, и не сказал, что он был недоволен тем, как это вышло. Комментарий о Первой мировой войне, по его словам, был несправедлив.
К тому времени, когда я вернулся в Сан-Хосе, мне начали пересылать электронные письма читателей. Кто-то из NPR напечатал их и отправил мне. Это было потрясающе. Многие письма были похвалой документальному фильму.
“Вчерашнее шоу должно войти в историю как одно из самых великих и трогательных произведений, которые я когда-либо слышал по радио”, написал один слушатель. “Это самый мощный материал, который я когда-либо слышал на радио”, - сказал другой. Было много подобных писем.
Многие другие написавшие говорили, что никогда раньше не писали в NPR. “Я являюсь преданным слушателем уже более 25 лет, но за все это время я никогда не находил времени, чтобы написать вам о какой-либо истории”, - сказала одна женщина. Другой человек сказал: “После 25 лет прослушивания [NPR] и никогда не писавшего ничего, чтобы выразить, как много историй глубоко повлияли на меня, я должен сказать, что “Моя лоботомия” может быть лучшим произведением, которое я когда-либо слышал.”
Некоторые письма были от врачей. Один из них сказал: “Как врач я считаю, что печально, что лоботомия была приветствована “традиционной” медициной… Я знаю, что мы всегда должны быть настороже по отношению к “шарлатанам”, но многие люди не понимают, что многие из самых опасных, возмутительных терапий одобрены “традиционной” медицинской установкой.”
Многие другие письма были написаны людьми, которые сопереживали моим чувствам и тому, как со мной обращались, когда я был мальчиком. Некоторые из них сказали, что им повезло не подвергнуться лоботомии. “Как человек, страдающий от депрессии и тревоги, я мог бы стать пациентом доктора Фримена”, - написал один слушатель.
Во многих письмах люди говорили о том, что плакали во время передачи. Они говорили, что плакали на кухне, в машинах, застряв в пробках или на своих рабочих местах. Один мужчина сказал, что ему пришлось бороться со слезами, когда он занимался спортом в тренажерном зале. Другой сказал, что она и ее двое детей все плакали. Один мужчина сказал, что слушал историю дважды. “Плакал оба раза”, - написал он. “Вероятно, если я буду слушать историю снова онлайн. Я опять заплачу».
Почти все письма говорили о том, каким я был честным, каким я был храбрым, какое у меня было мужество или что я был героем. (Многие из них также говорили, что у меня был “замечательный радиовещательный голос”, и несколько человек советовали NPR нанять меня на постоянную должность корреспондента. Заметка для NPR: Я все еще доступен.) Многие хотели лично поблагодарить меня за то, что я выжил в своем удивительном жизненном путешествии. Меня действительно удивило, как люди хотели