К моему удивлению, я получил письмо от женщины по имени Нэнси Грин, которая сказала, что работала в Департаменте условно-досрочного освобождения графства Санта-Клара в тот момент, когда меня сделали опекуном суда и отправили в Агньюс. “Я так счастлива, что у тебя хорошая жизнь”, - написала она. Она сказала, что ей жаль, что произошло со мной, и что она готова сделать все, что может, чтобы помочь мне собрать “кусочки моей жизни”.

Еще более удивительно, я получил письмо от Линды Пикеринг, дочери сестры Лу Вирджинии. Именно она, по словам ее матери, сказала, что я “вызываю у нее мурашки”. Она написала мне, как тронута, как ее поразило мое выступление. Она, должно быть, тоже видела журнал People.

“Я хочу, чтобы ты знал, как я рада за тебя”, - написала она. — “Ты действительно чудо. Мне было всего 17 лет, когда с тобой произошла эта неправда. Все, что я помню, это лицо потерянного маленького мальчика. Я помню, что мои родители настоятельно противились тому, что с тобой произошло, и я знаю, что они рассказали моей тете Лу, что они думают об этом. Это было неправильно.”

Линда поздравила меня за то, что я добился в жизни, несмотря на трудности. “Ты стал очень успешным гражданином, хорошим мужем и отличным водителем коммерческого автобуса”, - написала она. “И еще красивый!”

В своем письме она высказала добрые слова в адрес Лу. “Я хочу, чтобы ты знал, что [Лу] не оставалась такой, какой она была в те дни. Люди становятся мягче по мере старения. Они также хотят искупить все неправильные вещи, которые они сделали в своей жизни. Я должна верить, что она сожалела о том, что сделала тебе до своей смерти. Она стала тихой, мягкой женщиной. У тебя замечательный дар сострадания и прощения, и я надеюсь, что ты можешь ее простить.”

Вау.

Я говорил в радиопередаче, что, сидя с Ребеккой Уэлч, я наконец нашел покой. Я почувствовал гораздо больше этого, читая эти письма. Иногда меня беспокоили мысли, которые у меня возникали во время записи и интервью для передачи: не слишком ли я сенсационализирую свою трагедию? Не обесцениваю ли я ее?

Когда он пытался заставить меня согласиться использовать мое настоящее имя, строить передачу на основе моего опыта и проводить интервью с моим отцом, Дейв Айсей предложил мне стать финансовым партнером в передаче и делиться доходами от нее со мной.

Будут ли меня критиковать за то, что я зарабатываю на страданиях, которые я пережил? Имею ли я право на это? В конце концов, это моя история, это мое страдание. Я ничего не беру у никого. Я думал, что делаю нечто благородное.

Электронные письма подтвердили это для меня. Они заставили меня снова почувствовать себя благородным — не потому, что на мне были эти опыты, и я выжил после них, а потому что я выступил и рассказал правду о них и, делая это, помог другим людям.

Тем временем я вернулся к работе водителя автобуса для Durham.

Недолго после радиопередачи со мной связались люди из издательского бизнеса и попросили задуматься о написании этой книги. Я возбужденно отреагировал на это. В радиопередаче было оставлено столько вещей в стороне. Мы записали более ста часов ленты, а на радио нам дали всего двадцать две минуты. Это даст мне возможность действительно погрузиться во всю историю.

Книга также может означать немного денег. И мне нужны были деньги. Мой сын Родни потерял работу и должен был переехать к нам с Барб в наше новое место. Затем у моего пасынка Джастина были похожие проблемы. Теперь он был мужем и отцом. Так что он, его жена и ребенок переехали к нам тоже.

Это односпальное место с одной ванной комнатой. Мы все были на друг друге. У нас не было никакой конфиденциальности. Я хотел бы иметь достаточно денег, чтобы снять квартиру для них. Но мне было трудно даже содержать себя на плаву. Мой мобильный телефон был отключен, потому что я накопил огромный счет за поездку в Нью-Йорк и Вашингтон, и я не мог оплатить его. Банк угрожал изъять мой автомобиль. У нас были жалобы от людей, которые управляли нашим домом на колесах, что детям запрещено там находиться даже в качестве ночных гостей. Если я не поспешу найти моим сыновьям место для жизни, то мне самому придется искать место для жизни.

В ту весну меня пригласили на встречу выпускников школы. Люди из школы Лос-Альтос, которые были бы моими одноклассниками, если бы я продолжал учиться, пригласили меня прийти на вечеринку в пятницу и встречу выпускников в субботу. После некоторых колебаний Барбара и я решили пойти.

Это было правильное решение. Я завел несколько контактов. Я провел немного времени с моим братом Джорджем и его женой. Я встретился с парочкой знакомых из начальной школы.

Но когда все закончилось, я чувствовал себя исключенным. Я чувствовал себя оставшимся позади. У меня не было ничего общего с этими людьми. Моя жизнь была прервана способами, которые они никогда не могли понять. Их жизнь продолжалась в направлениях, которые никогда не включали меня. Я ушел с встречи, чувствуя себя обескураженным и одиноким.

Затем что-то изменилось. Мне предложили выступить на конференции.

В середине года со мной связался кто-то, представляющий Национальную ассоциацию опекунов. Это была группа профессиональных опекунов, людей, которые нанимаются или назначаются судом для защиты людей, которые не могут защитить себя. Они проводили свою ежегодную конференцию в Ньюпорт-Бич, штат Калифорния. Один из них услышал радиопередачу NPR. Они хотели, чтобы я пришел и поговорил с их членами.

Я подготовил для них презентацию, которая объединяла радиопередачу и слайд-шоу на CD с фотографиями меня, доктора Фримена, Лу, моего отца и т. д. Я сделал заметки о том, что я хотел бы сказать людям, работающим в качестве опекунов. В основном я хотел рассказать им, что со мной произошло и как это могло бы не случиться, если бы кто-то заботился о моих интересах.

Мы с Барбарой приехали на машине. Остановились на одну ночь в Голливуде, а на следующий день поехали в Ньюпорт и заселились в отель.

Мероприятие проходило в огромном банкетном зале. Я был главным докладчиком. Моя речь должна была быть последним мероприятием перед обеденной церемонией награждения. На ней должны были присутствовать все участники конференции. Я пришел в зал и почти упал в обморок, когда один