– Я бы хотела, чтоб это оказалось правдой. Она милая крошка. И дети к ней сразу же привязались.

– Это верно. Но как быть с Робином? Думаешь, он что-то затевает?

– Насколько я его знаю, это более чем вероятно. Но ты ведь обычно заступаешься за Робина – почему сейчас такой настрой?

– Из-за этой женщины – миссис Ивис. Она ведь умышленно привела меня к тому месту на ярмарке, готов поклясться. Этак помаячит передо мной и тут же пускается наутек. А потом вдруг очутилась прямо перед Воганами. Я долго за ней гнался и подоспел как раз вовремя, чтобы увидеть всю сцену.

Он снова погрузился в раздумья, а Бесс ждала, зная, что он поделится с ней мыслями, как только приведет их в порядок.

– Какой у нее может быть интерес в этой истории? Ей абсолютно все равно, кому достанется девочка. Значит, остаются только деньги – кто-то заплатил ей за отъезд из дома, чтобы она не смогла опознать ребенка, а потом заплатил за участие в этой сцене с Воганами.

– Ты думаешь, это сделал Робин? Но… ты же сам говорил, что ему нет дела до ребенка?

Он растерянно покачал головой:

– Да, я это говорил. В ту пору я так думал.

– А сейчас?

– А сейчас я не знаю, что и подумать.

Он надолго замолчал, и Бесс уже хотела напомнить, что время позднее и им нужно хоть немного поспать, когда он снова подал голос:

– Сегодня случилась еще одна странность.

Он смотрел на игрушку Фредди – резную фигурку свиньи.

– На ярмарке я пошел к фотографу, чтобы заказать семейное фото, – он для этого приедет к нам на ферму. Между делом я разглядывал его старые снимки – некоторые были сделаны на прошлых ярмарках, – и взгляни, на что наткнулся.

Он запустил руку в просторный карман пиджака, выудил оттуда небольшое фото в рамке и протянул его Бесс.

– «Свинья, умеющая определять время!» – прочла она подпись мелкими буквами. – Ну и ну! «И еще она может сказать, сколько вам лет!» Подумать только!

– Смотри внимательнее. Вглядись в свинью.

– Тамвортской породы. Как и наши.

– Ты ее не узнаешь?

Она посмотрела еще раз. Бесс знала толк в уходе за свиньями, но внешне они для нее мало отличались одна от другой. Однако она хорошо знала своего мужа.

– Это же… Возможно ли это?..

– Да, – сказал он. – Это наша Мод.

Через два дня после летней ярмарки Донт вернулся в Оксфорд, но и там его все время отвлекали от работы мысли о внезапной перемене в судьбе девочки. Это беспокоило его по нескольким причинам, и одной из них было то, что он, как ни странно, просто по ней скучал. А ведь он лишь один раз побывал у Воганов и пообщался с девочкой – когда приезжал ее фотографировать. Однако между ними определенно существовала связь: роль Донта в спасении девочки связала его с этой семьей, и он знал, что в любое время может постучаться в их дверь, рассчитывая на теплый прием. В тот день у него с Воганами установились почти дружеские отношения. Одно время ему нравилось думать о том, как он будет периодически проведывать спасенную им девочку и наблюдать, как она растет, постепенно превращаясь в молодую женщину. Теперь же все эти мечты пошли прахом, и он чувствовал себя опустошенным. Он с тоской вспоминал тот момент в «Лебеде», когда сделал опрометчивую и очень болезненную попытку раздвинуть свои распухшие веки – и увидел ее. Он вспоминал, каким сильным было искушение назвать ее своей дочерью. Впоследствии рассудок взял верх над чувствами, но и здравый смысл был слабым утешителем, когда дело касалось потери ребенка.

В те часы, когда он не думал о девочке, Донт вспоминал о Рите, и это было ничуть не лучше. Что безусловно привнесла в его жизнь девочка, так это понимание того, как сильно он хочет иметь ребенка. Его жена очень расстраивалась из-за того, что их брак оказался бездетным, но самого Донта это чувство настигло с опозданием, только сейчас.

На стене жилой комнаты над мастерской были размещены его любимые фотографии. Не в рамках, а просто пришпиленные кнопками. Сейчас он обводил их взглядом, пребывая в замешательстве. Существуют ли способы предотвращения беременности? Он знал, что существуют, но сомневался в их надежности. Кроме того, сам-то он хотел иметь детей… Рита недвусмысленно изложила свои взгляды на сей счет, и, хотя его это удивило – ведь он же видел ее привязанность к девочке, – Донт сознавал, что поступит неправильно, если попытается ее переубедить. У Риты были свои твердые принципы, и как раз это вызывало у него восхищение. Ожидать, что она поддастся его уговорам, было равносильно ожиданию, что она перестанет быть самой собой. Нет, она ни за что бы не изменилась – а это значило, что измениться должен был он.

Одну за другой он снял фотографии со стены, сверился со своим каталогом и распределил их по картотечным ящикам в мастерской. Забыть ее будет нелегко – он слишком долго всматривался в ее лицо, и такое «время выдержки» прочно зафиксировало ее образ в памяти. Даже личного общения с ней избежать не удастся, поскольку он был связан с историей девочки, частью которой была и Рита. Но он, по крайней мере, мог отказаться от встреч с ней наедине. И он решил, что больше не будет ее фотографировать. Он научит себя не любить ее.

Последствием этого мудрого решения стало то, что уже на следующее утро он передал мастерскую в ведение своего помощника, а сам взял фотокамеру, поднялся на «Коллодионе» вверх по реке и постучал в дверь ее дома.

Она встретила его слабой улыбкой:

– У вас есть новости о девочке?

– Нет. А вы что-нибудь о ней слышали?

– Нет.

Она была бледнее обычного, под глазами появились темные круги. Он выбрал для съемки ракурс в три четверти, оценил яркость света и решил, что двенадцати секунд выдержки будет достаточно. Рита села и приняла указанную им позу. Как всегда, она держалась очень естественно, не пытаясь что-то из себя изобразить. Ее взгляд был исполнен тоски. Должен был получиться великолепный портрет, передающий не только ее, но и его собственные чувства, однако Донт не ощущал обычного в таких случаях радостного предвкушения.

– Мне больно видеть вас такой печальной, – сказал он, вставляя в аппарат кассету с пластинкой.

– Да и у вас настроение не лучше, судя по всему, – ответила она.

Он нырнул под черное покрывало, открыл кассету и снял крышку с объектива. Никогда еще он не чувствовал себя таким несчастным во время работы.

Одна – он быстро присел, не позволив свету проникнуть в камеру.

Две – выскользнул из-под покрывала…

Три – обежал вокруг камеры…

Четыре – заключил Риту в объятия…

Пять – произнес: «Не плачьте, милая…»

Шесть – но его собственные щеки также намокли…