или одарен в его постижении. Эта революционная элита использует во многом инстинктивное понимание народом того, что он должен (и, соответственно, делает), для мобилизации его против старого режима, который рассматривает любое понятие о воле народа как в лучшем случае неактуальное. Привилегированное понимание революционной элитой воли народа имеет прежде всего историческое обоснование, вытекающее из понимания разворачивающейся телеологической траектории, в которой народ играет центральную роль и как объект, и как участник. Именно эту роль народ может не осознавать, даже будучи призванным к инстинктивному осознанию своей судьбы. Поэтому главная задача революционной элиты состоит в том, чтобы, во-первых, мобилизовать инстинктивное понимание народом своего исторического предназначения для создания нового государства, а во-вторых, обеспечить его эффективную реализацию. Частью этой реализации является воспитание и перевоспитание понимания народом своего исторического предназначения в процессе, который не является совещательным (как в демократических государствах), а предполагает доктринальное обучение.

Например, в русской революции большевики исходили из того, что политически сознательные рабочие могут в общих чертах осознать историческую роль, которую должен сыграть их класс, но, тем не менее, они несовершенны в понимании правильной политической стратегии и тактики, которая позволит реализовать их предназначение. Таким образом, за реальное содержание "диктатуры пролетариата" отвечала авангардная партия, которая выступала не как представитель или от имени рабочих, а как их правильно информированное политическое сознание. Таким образом, большевики знали, что именно должны (и, соответственно, делали) волеизъявить рабочие, даже если сами рабочие могли неправильно осознавать трансцендентную социальную цель революции (т.е. историческую судьбу, заложенную в государство при его создании). Таким образом, при создании советского государства эта трансцендентная социальная цель (осуществление коммунистической революции как следующего и последнего исторического этапа) была делом техники, теоретические предпосылки и практическая реализация которой были прекрасно известны только партии авангарда. В результате основание народа, в основном, происходит от одних и тех же потенциально искажающих влияний как до, так и после основания. Основное различие заключается в том, что после основания государство само может стать субъектом собственных интересов и, следовательно, потенциально искажающим фактором.

 

Советское государство в первую очередь ставило перед собой задачу формирования политического сознания рабочего класса как основного ориентира в осуществлении коммунистической революции. А это политическое сознание в своей отточенной, а значит, и практической форме обязательно должно было находиться в авангарде партии. Таким образом, в первом случае основание предполагало заселение российского государства большевистской партией. После основания одной из самых актуальных задач стало обучение народа правильному пониманию и согласованию с партийной доктриной (а значит, и собственному политическому сознанию).

Создание Третьего рейха означало признание народом Вождя, который физически и теоретически воплощал волю народа. Как и большая часть фолькистской мысли, нацистская доктрина постулировала историческое предназначение немецкого народа, расы и нации. Немецкий народ должен был (и, соответственно, делал это) волеизъявить эту судьбу, но чужое и инородное влияние отвлекло его от цели. Задача нацистской партии и Гитлера как лидера заключалась, прежде всего, в том, чтобы воспитать в народе правильное понимание этой судьбы и устранить те социальные и политические элементы, которые мешали ее реализации. Это осознание было неразрывно связано с народным признанием Гитлера в качестве вождя, поскольку очищение немецкого народа, расы и нации неизбежно привело бы к единству народа и вождя (примерно так же, как пролетариат и авангардная партия стали едины при создании Советского Союза и, чуть меньше, как иранская религиозная община и Хомейни стали едины при создании Исламской Республики). Политика для нацистов была процессом, через который Вождь открывался народу, который, в свою очередь, подтверждал это откровение все более бурными демонстрациями и ростом электоральной поддержки национал-социалистической партии. Создание Третьего рейха ознаменовало конец политики, поскольку объединение Вождя и воли народа под эгидой и в рамках немецкого государства сделало реализацию исторической судьбы Германии делом техники. Экономность цели и ясность видения, которые Вождь мог мобилизовать для реализации этой судьбы, а также уверенность в том, что Вождь сам будет делать все, что должен делать (и делал) народ, делали дальнейшие формальные консультации с народом сверхнеобходимыми.

В период иранской революции шиитское духовенство считало, что даже самые набожные иранцы не могут быть настолько просвещенными в отношении Божьей воли и замысла, как религиозные ученые (улама). Однако набожные люди, тем не менее, могли признать духовные заслуги и достижения уламы в

в связи с главным историческим проектом шиитов: надлежащей подготовкой религиозной общины к возвращению Сокровенного Имама.

 

Если они должны были (и, соответственно, делали) завещание при соответствующей подготовке, то из-за недостаточной подготовки и несовершенства духовной просвещенности неизбежно возникали ошибки в распознавании того, что они на самом деле завещали. Здесь проблема имела две формы. С одной стороны, люди были недостаточно подготовлены как исламские ученые и поэтому могли допускать ошибки в толковании религии. Это можно было частично, но не полностью исправить путем религиозного обучения. С другой стороны, такое религиозное обучение никогда не могло превратить людей в помазанников Сокровенного Имама на земле. На такую роль могли претендовать только улама, и даже для них их роль заключалась лишь в том, чтобы распознать среди них того, кто может быть таким помазанником.

Таким образом, с созданием Исламской Республики было создано теократическое государство, управляемое уламой, которое должно было подготовить религиозную общину к возвращению Сокровенного Имама. Несомненно, иранский народ искренне желал, чтобы его община была подготовлена к этому, но несомненно и то, что эта задача не могла быть решена им самим во всей полноте. Улама представляли собой духовное сознание народа, неотделимое от него в рамках религиозной общины, но при этом обладающее уникальным даром определять духовное направление, в котором должна двигаться община. После основания народ должен был получить дальнейшие наставления в религиозной доктрине, чтобы переосмыслить и очистить свое понимание. Но и с народом, в очень строгих пределах, можно было советоваться по поводу относительной святости отдельных членов улама. В отличие от большевиков, шиитское духовенство настаивало на периодической демонстрации инстинктивного осознания народом благочестия своих лидеров. Народ, опять же в очень жестких рамках, мог определить святость, но он не был уполномочен руководить религиозной политикой.

Во всех трех случаях трансцендентная социальная цель, которой было посвящено государство, совпадала с волей народа (как она понималась, реализовывалась и впоследствии переосмысливалась революционной элитой). В каждом случае подлинная воля народа находилась в определенной части населения, определяемой по классовому, расовому или религиозному признаку: в Советском Союзе - в пролетариате, в Третьем рейхе - в людях немецкой крови, в Иране - в правоверных шиитах. Эти представления о народе исключали значительную часть населения, проживавшего в