Передав своей компании по банке холодного пива, я выпила большую порцию подслащённого чая с тремя крупными сладкими сухарями. После этого мне окончательно полегчало, так, что я даже позволила себе гулко выдохнуть.

Допив чай и дожевав сухари, я отставила свою кружку на журнальный стол и поднялась с дивана.

– Ты куда? – сразу же активировалась Нат, перематывающая футбольный матч на момент, в котором Робинсон исполняет поистине виртуозную голевую передачу.

– Схожу к отцу… – на выдохе ответила я. – Узнаю, как он…

– Как интересно, – прищурилась Нат и вдруг спросила. – А можно нам с тобой?

Я лишь пожала плечами, не понимая, чего в моём обыкновенном походе через дорогу может быть интересного. Поняла я это лишь после того, как дверь нам открыла Она, и Нат, со словами: “Ох не хрена себе ты, Таша, на неё похожа”, – бешено затрясла Байрона за локоть.

Оказывается сегодня Она провела у нас дома весь день. Я не интересовалась, но Амелия рассказала мне, что Она спала в детской комнате на кровати, когда-то принадлежавшей Джереми.

– Я ещё не понимаю, что чувствую, – пригубив чай, заговорила Она.

Мы с ней сидели в гостинной в старых креслах друг напротив друга, Амелия поднялась наверх, чтобы прилечь, отец чем-то шумел на кухне, Айрис с Жасмин ещё после обеда отправились навестить Хьюи, а Нат с Байроном так и не зашли внутрь, удовлетворив своё любопытство одним взглядом. У этих двоих глаза на лоб полезли, когда они увидели меня, только в пятидесятипятилетнем возрасте. Нат сразу же бестактно пошутила о том, что в будущем я хорошо сохранюсь и после тридцати пяти вообще перестану стареть, после чего, нырнув под руку к Байрону, невозмутимо отчалила обратно к нашему “спичечному коробку”.

Держа перед собой чашку зелёного чая без сахара, я почему-то предпочитала смотреть на неё, нежели на собеседницу.

– Странно осознавать, что я когда-то была матерью шестерых детей, – продолжала Она. – Но ещё более странно осознавать то, что двоих из вас уже нет в живых… Я не могу вспомнить их лиц, и всё равно я испытываю такую боль, будто собственными глазами видела их уход. – Я молчала, продолжая водить пальцем по ободку чашки. Спустя минуту Она, так и не дождавшись от меня слов, произнесла. – Но я смотрю на тебя и отчётливо осознаю, что ты моя дочь.

Тяжело выдохнув, я уперлась затылком в спинку своего кресла и, наконец, посмотрела на Собеседницу.

– Если бы ты помнила меня прежнюю, ты бы была сильно разочарована в той, кто сейчас находится перед тобой.

– Мне не нужно помнить тебя прежнюю, чтобы гордиться тобой, – уверенно произнесла Она, заметно выпрямив спину. – И всё же я сделаю всё от себя зависящее, чтобы вспомнить тебя.

Я замерла.

– И меня заодно, – произнёс вошедший в гостиную отец, с неожиданно тёплой интонацией в голосе, о существовании которой за прошедшее десятилетие я успела забыть.

Поставив на журнальный столик поднос с тремя видами домашнего печенья (Амелия слишком много наготовила для вчерашнего ужина), отец сел слева от Неё.

– Я знаю, почему ты запомнила именно рецепты, – заулыбавшись, отец положил свою руку на Её колено и заметно сжал его. Её это не смутило, что показалось мне странным, с учётом того, что Она не помнила этого мужчину.

Как же резко отец помолодел!.. Словно ему не пятьдесят три, а максимум сорок два.

– Почему? – неожиданно тепло улыбнулась ему в ответ Она.

– Потому, что в прошлом у тебя в распоряжении была целая армия вечно голодных личностей. Необходимость кормить свою большую семью, чтобы та не скончалась от голода, стала выше твоей амнезии. Что-то вроде подсознательной необходимости продолжать заботиться о нас.

Они оба остались довольны таким истолкованием Её памяти на рецепты. Но мне хотелось знать больше.

– Ты потеряла память в Нью-Йорке, – прищурилась я, – но ни ты, ни Белла прежде не были связаны с этим городом, да и с Соединёнными Штатами у вас давно не осталось связей. Мы тебя знаем. Ты не могла бросить свою семью без гарантий на то, что её кто-нибудь прокормит вместо тебя, и, никого не предупредив, просто перелететь океан… Что могло случиться?

– Если бы я знала, – расстроенно поджала губы моя собеседница.

– Таша, не переживай, – неожиданно начал успокаивать меня отец, последние несколько лет не отличающийся подобной способностью (скорее всего он просто не хотел, чтобы я на Неё давила). – Теперь мы вместе и мы обязательно всё вспомним. По крупицам.

Я помолчала, после чего вновь перевела свой взгляд на Неё.

– Тебя не смущает подобная близость? – я бесцеремонно указала на руку отца на Её колене.

Отец сразу же, хотя и нехотя, отдёрнул свою руку, а моя собеседница вдруг улыбнулась и пожала плечами:

– Я родила от этого мужчины шестерых детей – почему меня должны смущать его руки?

Всё ясно. Эти двое вновь влюблялись друг в друга. Или просто никогда не переставали любить.

В дверь позвонили как раз в момент, когда я собиралась уходить. Так как из нас троих я была ближе к выходу, её открыла именно я. На пороге стоял высокий, статный и весьма привлекательный мужчина лет сорока пяти, не меньше. Увидев меня он отчего-то опешил, но как только он заговорил, я сразу поняла причину его замешательства.

– Можно ли мне пообщаться с Изабеллой Палмер? – протяжно, с ярко выраженным американским акцентом, поинтересовался у меня мужчина.

– Эммм… – только и смогла протянуть я и, оторвавшись от голубых глаз незнакомца, обернулась к отцу и Стелле, стоящим у подножия лестницы, ведущей на второй этаж. – Кажется это тебя, – произнесла я, открыв дверь шире.

– Патрик?.. – обеспокоенно выдала имя гостя Стелла, и лицо отца мгновенно окаменело.

Кажется, у нас намечались некоторые проблемы…

Они вышли на улицу, а я осталась с отцом на кухне.

Сейчас он нервно упирался костяшками кулаков в кухонный стол. Скрестив руки на груди, я сидела на стуле напротив.

– Успокойся, – наконец произнесла я, – у неё ведь в течении десяти с половиной лет должна была быть какая-то личная жизнь…

– Нет, у неё не могло быть любовника! – глухо, но с натиском отозвался отец.

– Едва ли его можно считать любовником. По факту ведь она больше десяти лет жила холостяцкой жизнью.

– Думаешь, этот пижон был близок с ней? – отец вцепился в меня холодным взглядом.

Я не могла не отметить того, что он говорил о “пижоне” в прошедшем времени. “Был”, а не “есть”. По-моему, отец слишком быстро застолбил за собой право на владение Ею.