Все началось с официального предупреждения.

«В связи с непредвиденными чрезвычайными обстоятельствами марш отменяется. Просьба сохранять спокойствие и организованно вернуться к Холборну, где все смогут разойтись».

Из черных бронированных фургонов, до тех пор скромно державшихся в тени, выскочили массивные фигуры в шлемах и со щитами; за барьерами, перегородившими Чипсайд, стоял человек с мегафоном.

«Прохода нет. Повторяю, ваш маршрут перекрыт, демонстрация отменена».

Отдаленный вой сирен подчеркивал его слова.

Минуты две, а то и четыре, голова колонны не двигалась с места, увеличиваясь в размере и заполнив перекресток с восточной стороны собора. Новости расползались по всей длине колонны, от головы до кончика хвоста, будто по нервной системе червяка, которого режут на мелкие кусочки. Тактические отряды спецназа начали рассекать колонну на части, загоняя группы демонстрантов в котлы боковых улочек, переулков и скверов, перекрывая все выходы. Пение озлобленно затихло, а потом и вовсе смолкло; пылкость сменилась раздражением, а потом гневом. Кошечки и собачки, ведьмочки и волшебники испуганно жались к родителям, которые яростно брызгали слюной в лица неподвижных полицейских. Над головой слышался рокот вертолетных винтов, то заглушая пронзительный вой сирен, то превращаясь в ритмичный аккомпанемент, а из Сити тем временем подтягивались толпы беженцев, которые, стараясь избежать возможной катастрофы, скапливались за спинами полицейских, перекрывших Чипсайд.

«Прохода нет. Демонстрация отменена».

Первая бутылка вылетела по низкой дуге откуда-то из центра колонны, закрутилась в воздухе, обрызгала головы полицейских какой-то жидкостью – то ли водой, то ли мочой – и разбилась о дорожный асфальт. За ней последовали другие.

По всей длине колонны, скрытые в толпе, теперь разделенной на толпы поменьше, те, кто явился на демонстрацию с масками в карманах, приняли это за сигнал к действию и надели маски. Пришло время бить стекла, поджигать машины и швырять камни.

Первые языки пламени появились неожиданно, будто цветы ранней весной, и, подхваченные легким ветерком, разнеслись на многие мили вокруг.

– Это реальная угроза, Лэм.

– Реальная угроза? Любительский самолетик, который, возможно, врежется в одно из зданий Сити? Это точно?

– Лучше не рисковать.

– И что, его собьют?

– Звено «харриеров» уже на крыле. Они сделают все необходимое.

– Над центром Лондона?

– Да, если понадобится.

– Ты с ума сошла?

– Джексон, послушай. Это… это именно то, чего мы опасаемся уже много лет. Это или нечто в этом роде.

– Типа малобюджетный вариант Одиннадцатого сентября? По-твоему, одинокий советский шпион на это способен? Катинский – ветеран холодной войны, а не варвар Нового мирового порядка.

– По-твоему, это совпадение, что как раз сейчас проходит встреча с Аркадием Пашкиным…

– Тавернер, дело не в Пашкине. Даже если бы в Москве знали, что вы с Уэббом замыслили безмозглый план его вербовки, они бы на такое не пошли. Они дождались бы, когда он вернется на родину, и утрамбовали бы его катком.

– Лэм…

– Нас в это заманили, шаг за шагом. Убийство Дикки Боу, след, проложенный в Апшот… еще бы факелы зажгли на посадочной полосе. Они попытались скрыть только убийство Мина Харпера. Вся эта заварушка на самом деле совсем не то, что мы думаем. Что сейчас происходит в «Игле»?

– Мы предупредили охрану, – сказала Тавернер. – Бригады пожарных уже выехали.

– А что предусматривает протокол при объявлении тревоги?

В летном клубе кое-что изменилось: холодильник и стулья остались на своих местах, на письменном столе по-прежнему лежали кипы документов, а вот со штабеля картонных коробок сдернули полиэтиленовую пленку, а сами коробки теперь высились разрушенной пирамидой. Ривер опустился на колени и начал рыться в коробках. В них хранили пачки конторской бумаги формата А4. На дне одной из коробок осталось несколько листов. С одним и тем же рисунком.

Грифф Йейтс вбежал в ангар, тяжело дыша. Лицо по-прежнему было перемазано кровью, зато в руке он держал телефон.

– Вот, я тут позаимствовал…

Ривер схватил мобильник и машинально, не задумываясь стал жать на кнопки большим пальцем.

– Кэтрин? Это не бомба.

С секунду она молчала.

– Кэтрин? Повторяю, это не…

– А что?

– Тревогу уже объявили?

– Ривер… Ты же сказал код «Сентябрь».

– Но ведь это слово не числится…

– Знаю. А еще я знаю, что под ним подразумевается. Поэтому я сообщила в Риджентс-Парк. Что вообще происходит, Ривер?

– А как отреагировала Контора?

– Объявили чрезвычайную ситуацию в Сити. Теракт. Непосредственная угроза.

– Черт возьми!

– Все высотные здания в Сити эвакуируют. И «Иглу» тоже. А там как раз проходит встреча с русскими… Ривер, не молчи.

– Это не бомба. Самолет… в общем, это не теракт. – Он еще раз посмотрел на листок в руке – копию рисунка из альбома Келли: стилизованный городской ландшафт с высоченным небоскребом, в который зигзагом бьет молния, а у нижнего края четко выведены слова: «ОСТАНОВИТЕ СИТИ». – Они собираются сбросить листовки. Над демонстрацией.

– Что-что?

– Листовки, Кэтрин. Они собираются сбросить листовки. Но кто-то очень хотел, чтобы мы решили, будто это бомба. Чтобы мы объявили тревогу и организовали эвакуацию. Ради этого все и устроено.

– «Игла»… – сказала Кэтрин.

Ни у Луизы, ни у Маркуса не работали мобильники. Петр и Пашкин забрали со стола принесенное с собой устройство, но, очевидно, радиус его действия был достаточно велик, и оно по-прежнему глушило сигнал.

Луиза наклонилась к Уэббу. Пуля попала ему в грудь, однако он был еще жив. Воздух, пузырясь, короткими толчками вырывался изо рта и со свистом втягивался внутрь. Луиза попыталась как-то помочь, но практически ничего не могла сделать. Она обернулась к Маркусу, который стоял над Кириллом.

– Ты вчера его спрятал?

Она имела в виду пистолет. А как еще он мог сюда попасть? Приклеенный изолентой к исподу столешницы.

– Уравнял шансы, – сказал Маркус. – Не люблю действовать вслепую. Особенно с врагами.

Кирилл, в полном сознании, тихонько постанывал, будто в противовес пронзительным завываниям сирены. Луиза коснулась его раненой ноги:

– Больно?

Он выругался по-русски.

– Ну да, ты английского не знаешь. Больно тебе? – Она надавила посильнее.

– Иди нахер, сука!

– То есть больно. Что происходит?