Подобные замечания долго не смолкали и в ХХ веке, раздражая Термана. Но еще больше его раздражал отъезд выпускников на восток. Он хотел видеть Стэнфорд магнитом, который будет притягивать, а не отталкивать. Это ощущение неудовлетворенных амбиций живо в Кремниевой долине и поныне. Один венчурный инвестор сказал мне: решая вопрос о финансировании стартапа, он смотрит, есть ли у директора это качество – желание обставить остальных. Чем больше это желание, тем лучше.

Амбициями могут обладать и города. Меня озаряет догадка: а ведь такими были все места гения, в которых я побывал: Афины ощущали себя позади Спарты, а Флоренция – позади Милана (и Венеции в финансовом плане). Отсюда рождается мотивация (пусть частичная): быть первым. Эдинбург отчаянно хотел доказать, что ничуть не уступает Лондону и Парижу, а Калькутта – что она ничуть не хуже Запада. Дело не только в том, что слабейшие больше стараются, – благодаря статусу аутсайдера они еще и лучше видят.

Что за человеком был Терман? При всей его славе – а он известен как «отец Кремниевой долины» – понять это непросто. Один бывший стэнфордский студент запомнил его как «чуть взъерошенного человека с добрыми глазами за оправой очков, который целеустремленно вышагивал с кипами бумаги в руках. Никогда не семенил». Другие находили его «жестким и скучным». Что же было на самом деле?

В поисках ответа я направляюсь в Архив Кремниевой долины. Вхожу в величественную залу с деревянными шкафами. Здесь хранится история. Библиотекарь вручает мне одну из десятков больших картонных коробок: Фред Терман любил писать письма. Коробка содержит переписку, относящуюся к работе Термана в Гарвардской научно-исследовательской радиолаборатории. Во время Второй мировой войны ему пришлось покинуть Калифорнию, чтобы возглавить эту лабораторию. Работая в секретном режиме с бюджетом, которому позавидовал бы Стэнфорд, ученые искали способ ставить помехи вражеским радарам. В итоге Терман и его команда нашли интересное решение: сбивать с толку немецкие и японские радары с помощью дипольных отражателей (полосок из металлизированной бумаги). Тем самым они помогли союзникам и спасли, по некоторым сведениям, 800 бомбардировщиков и их экипажи.

Я открываю одно из писем. Оно пожелтело и выцвело, но легко читается. В разгар войны Терман руководил штатом в 850 человек, но выкроил время для письма в Стэнфорд некоему Ч. К. Чану, студенту-физику. Начало деловое: «Давно пора довести дело до конца и оформить в виде доклада работу по гетеродинному детектированию». Потом звучат более личностные нотки: «У меня неприятное чувство… Вы отлично поработали, и ваша заслуга должна быть признана». Другие письма выдают настойчивость, особенно когда речь заходит о попытках Стэнфорда обойти вузы восточных штатов.

Копаясь в письмах Термана, я вспоминаю о Шейле из Флоренции и о том, как она наткнулась на письмо Галилея. Теперь понятно, каково это: случайно найти письмо, пусть даже ординарное. Захватывает дух и немного не по себе – словно подслушиваешь собеседников, беседующих за годы или века от тебя.

Порывшись в коробке еще немного, я нахожу газетную вырезку, датированную апрелем 1944 г. Это статья под названием: «США планируют обучать иностранных инженеров». К ней прикреплена записка, написанная от руки Дональдом Тресиддером, президентом Стэнфордского университета: «Вы в курсе? Интересно ли нам это? Если да, как нам реагировать?» Ответ Термана отсутствует, но наверняка он был утвердительным, причем слову сопутствовало дело.

А под конец жизни Фред Терман написал, что ни о чем не жалеет: «Если бы я мог прожить жизнь заново, то поставил бы ту же пластинку». Он умер в 82 года в своем доме на территории кампуса. В Стэнфордскую мемориальную церковь пришли сотни людей, чтобы проститься с ним. Дональд Кеннеди, президент университета, сказал в своем надгробном слове, что Термана более всего отличала «способность думать о будущем». Добавим: не только думать, но и строить это будущее.

Калифорния не случайно оказалась местом всех этих событий. Этот штат был (и отчасти остается) прибежищем – прибежищем брошенных возлюбленных, обанкротившихся бизнесменов, неприкаянных душ. Как выразился Уильям Фостер из Stratus Computer, «если вы потерпите неудачу в Кремниевой долине, об этом не узнает ваша семья, а вашим соседям будет все равно».

Было у Калифорнии и еще одно преимущество: отсутствие груза истории. Как любят говорить историки, этот штат «родился современным». Его заселили поздно, в отличие от Восточного побережья с его глубокими корнями. Серьезной местной культуры здесь не было, так что пришельцы все создавали сами. В общем, «сделай сам» и с чистого листа.

Кремниевая долина – высшее проявление американского типа гения: «Не просто выдумывать и создавать новое, но находить ему применение, причем такое, которое позволит делать деньги», – пишет историк Даррин Макман.

Уж чего в Америке в избытке, так это оптимизма. А гению без оптимизма (или хотя бы толики его) не обойтись. Вопреки имиджу мрачного гения, творческие ученые обычно бывают бóльшими оптимистами, чем их менее творческие коллеги. Согласно одному исследованию, оптимистичные работники креативнее пессимистичных. А Кремниевая долина – просто цитадель оптимизма.

Как сказал один местный житель, это «жесткий оптимизм». По его словам, в других местах страны новую идею встречают градом причин, по которым она не сработает, – в Кремниевой долине же ей бросают вызов. Почему вы этого не делаете? Чего вы ждете? Жесткий напор.

Подобно мультфильмам Pixar и симфониям Моцарта, успешные люди и места многоплановы. Есть миф об успехе, и есть подлинные причины успеха. Да, они отчасти пересекаются – но лишь отчасти. Кремниевая долина не исключение из этого правила; ее мифология – такая же гладкая и отполированная, как очередные продукты Apple.

В мифе о Кремниевой долине все течет как по нотам: идея возникает в уме мрачноватого молодого человека лет двадцати трех, одетого в синие джинсы и развалившегося в кресле-мешке, – полностью сформированная, идеальная и безупречная. Кресло стоит в «инкубаторе» – доме, где обитают другие мрачноватые и талантливые молодые люди. Они обязательно пьют кофе.

Коллектив молодых гениев с ходу осознает ценность идеи и приступает к мозговому штурму. За считаные минуты рождается название: Einstyn – и все радуются удачной находке. Пьют индийский светлый эль.

Молодой гений встречается с венчурным инвестором. Инвестор (в синих джинсах и выглаженной рубашке) сразу понимает гениальность проекта и выписывает чек на крупную сумму. Будучи лет на тридцать постарше гения, он предлагает поделиться житейским опытом, но гений отказывается. Мол, сделает все по-своему, следуя своему внутреннему GPS. Инвестор одобрительно кивает. В честь открытия устраивают вечеринку, на которую собираются молодые люди в синих джинсах и с выражением самодовольного превосходства на лице.

Молодой гений арендует офис в Пало-Альто рядом с представительством «Теслы» и неподалеку от святая святых – старого дома Стива Джобса. За считаные месяцы начинается проект Einstyn. Но… его встречают молчанием и полным непониманием. Молодой гений приходит к выводу, что вокруг идиоты. Между тем по «скорости сгорания» Einstyn не уступает взлетающему F-16. Вскоре инвестор прекращает инвестирование. Молодой гений расстроен и сидит без работы, но зато о нем думают: вот молодец! Ведь Кремниевая долина «открыта неудачам»…