– Они отстрелят трос, – мрачно предположил Саймон, – и нас снесет вниз по течению. А у Мангейма они расстреляют паром уже с двух берегов.

– Это навряд ли, – постарался успокоить его я. – Как только не станет троса, уже ничто не удержит нас от того, чтобы стереть их вместе со столбом ко всем чертям. Они не дураки и сейчас самое реальное для них – достать нас из автоматов. Но, к счастью, нам тоже есть, чем прикрыться. Слезай вниз и захвати пулемет Ральфа – вдруг да потребуется... Гюнтер, Вацлав, Михаил! Конрада и Добровольцев на линию огня!..

Этого человека я узнал бы и с большего расстояния. Бернард Уильямс вылез из «хантера» и, не отходя далеко от колонны, принялся наблюдать за нами в бинокль. Видел он нас, проделавших уже треть пути, как на ладони, поскольку тут же опустил бинокль, взял в руку рацию и поднял ее вверх, приглашая к переговорам. Я понял – Мясник рассмотрел висевший у меня на шее передатчик, – а потому я пошел ему навстречу и сразу включил первый канал, предчувствуя, что Бернард во избежание путаницы сделает то же самое.

Так и вышло.

– Доброе утро, неуловимый мистер Хенриксон! – любезно начал он наш диалог.

– Доброе-доброе, мистер Уильямс, – подражая ему в интонациях, отозвался я. – Как ваше самочувствие? Хорошо ли спалось сегодня ночью?

Кажется, кто-то из древних британцев изрек, что дух преследования породил дух иронии. Я не мог с ним не согласиться, поскольку именно ирония и перла сейчас из меня по направлению сидящих за колонной преследователей.

– Не паясничай, Эрик, – Бернард этой иронии не оценил. – Плывите назад и сдавайтесь по-хорошему. Наигрались, и хватит! Предлагаю вам наилучший выход из положения: мой быстрый суд и смерть от пули. Предлагаю то, что лично я могу тебе гарантировать, но усвой: предлагаю лишь один раз!

– Как-то не хочется, мистер Уильямс, – отклонил я столь щедрый подарок. – Такое прекрасное утро, солнышко светит, птички поют, а вы хотите мне его испортить. Ну о какой смерти может сейчас идти речь?

– Что ж, Эрик, не обессудь, но я вынужден открыть огонь, – в британской предупредительности Мясника просквозила виноватая нотка, как будто он и впрямь меня жалел. А впрочем, кто его знает... – По хорошо известным и тебе, и мне пунктам Устава, вооруженные бандформирования разрешено уничтожать без доведения дела до суда. А ты подпадаешь под это определение на все сто: имеешь на руках уйму оружия и убиваешь направо и налево!

– Протрите линзы бинокля, старина, – мой нынешний статус позволял теперь любую фамильярность, – и вы заметите намекающих вам на недопустимость подобного магистра Конрада и трех ваших Добровольцев. Ваша честь! – окликнул я коротышку. – Помашите-ка брату Бернарду ручкой, пока он не натворил глупостей!

Конрад, сразу смекнувший, зачем его выволокли из «самсона» и поставили у кормы, отчаянно замахал руками, словно ветряная мельница. Его инициативу тут же поддержали Добровольцы, как и я не хотевшие, чтобы их продырявили в такой погожий денек прямо посередине Рейна. Энтузиазм заложников служил для главнокомандующего ярчайшим доводом того, что ими прикрываются как живым щитом.

Пока Бернард, на сей раз глядевший в бинокль гораздо дольше, созерцал их энергичную пантомиму, ко мне сзади подошел Вацлав и негромко произнес:

– Эрик, дозволь, я сниму Мясника из «гепарда». Нельзя упускать такую возможность – когда еще представится?

– Попробуй, – дал я «добро», отчетливо осознавая, что в нашем незавидном положении не до благородных методов ведения войны.

– Ты продержи его переговорами в этой позиции, а я прямо из кузова и... – попросил поляк и стал незаметно взбираться на «самсон».

Я вновь приложился к рации:

– Ну что, мистер Уильямс, одумались? Нет, вы только взгляните, как трогательно сии рабы Божии вопиют о милосердии...

В ответ из передатчика в ухо мне ударил презрительный хохот:

– О, как же ты наивен, мальчик, на самом-то деле! Да начхать я хотел на мелкого урода и каких-то трусливых идиотов! Они всего лишь невинные жертвы, причем погибшие по твоей вине! Ты же меня знаешь: я без колебаний поступлюсь ими ради того, чтобы прикончить и тебя и твою, как я смотрю, слишком расплодившуюся свору!

Чуткие уши Конрада уловили свой приговор даже с нескольких метров, и он, перестав махать руками, подскочил ко мне, а после чего вырвал у меня рацию и, едва не проглотив ее, визгливо заорал в микрофон:

– Вы что там очумели, брат Бернард! Я как магистр Главного магистрата категорически запрещаю вам открывать огонь, слышите? Вы отправитесь под Трибунал за это!..

– Простите, ваша честь, – заговорила ему в ответ рация, – и прощайте. Вы погибнете при исполнении своего долга как истинный герой. Я знаю, в Перудже в честь вас уже названа улица; что ж, теперь появится такая и на окраине Ватикана. Я горжусь, что мне довелось поработать рука об руку со столь самоотверженным магистром...

– Отставить!!! Именем Пророка приказываю: отставить!!! – не унимался Конрад, у которого перспектива вновь увековечить себя в истории восторга отнюдь не вызвала, но передатчик хладнокровно пискнул и отключился.

– В укрытие, ваша честь! – крикнул я, хватая его за шиворот и волоча за «самсон». – Кто бы мог подумать: оказывается, мне вы куда дороже, нежели Корпусу!

И вовремя! Едва мы с ним притулились за колесом монстромобиля, как воздух прорезали и застучали по обшивке нашего укрытия первые автоматные пули. Ситуация до боли напоминала дамбу Мон-Сен-Мишеля – мы прятались за «самсоном», а по нам поливали очередями наши враги.

– Вацлав, ну где же ты! – задрав голову, громко проорал я.

Он не ответил, но вместо него раскатисто прогрохотал «гепард». Я высунулся в надежде засвидетельствовать гибель самого одиозного командира Братства, но Вацлав, как ни прискорбно, промахнулся. Тяжелая пуля угодила в опору всего в полуметре от головы Мясника, обдав того мелкими осколками бетона. Шанс был упущен безвозвратно – больше подставляться Мясник не желал и, перекатившись по земле, залег рядом со своими бойцами.

Я всерьез беспокоился за жизни Добровольцев, так и оставшихся на линии огня, но, как выяснилось, напрасно. Тут-то парни и проявили свою напрочь отсутствующую при несении службы расторопность! При первых же выстрелах они резво сиганули за борт, по вполне объяснимым причинам не желая участвовать в нашем празднике. Я заметил три их торчащих из воды головы, когда те, сносимые течением прямиком к Мангейму, были уже далеко. Вот будет теперь что порассказать Добровольцам своим приятелям за кружечкой холодного пивка!

Саймон и Михаил, имея более дальнобойное, чем карабин Гюнтера, оружие, принялись огрызаться в ответ прицельными очередями.

– Только не по столбу! – крикнул я им, но они и без меня знали, что делать.

Вацлав соскочил с кузова и приземлился рядом со мной.

– Прицел сбит, – разочарованно сообщил он. – Стрясли, пока везли. А ведь аккурат посередке лба у этого паразита оптику настроил, на ветер поправочку сделал... Эх, незадача!