Весть о ее разрыве с мужем до больницы пока долететь не могла, но ослепительный вид Маргариты заставил всех обратить взгляды в ее сторону, словно она одна высоко-высоко стояла на вершине и владела чем-то таким, что им, стоящим внизу, было недоступно.

В общем-то всё оставалось по-прежнему: ей надлежало явиться в прокуратуру, и где-то впереди маячил суд, но она мало думала и говорила об этом, и Николай Степанович сам занялся поисками адвоката. Он пытался, конечно, задавать вопросы, но Маргарита либо молчала, либо отвечала невпопад. Он озадачился всерьез и, как и все, бросал в ее сторону то недоуменно-восторженные, то недоуменно-тревожные взгляды.

Этим утром очередного выходного Маргарита долго стояла под душем, тщательно спрятав косы и прислушиваясь к телефону, который вдруг замолчал и уснул. Вместо телефонного звонка раздался не очень уверенный звонок в дверь. Кое-как запахнувшись в халатик и набросив на себя полотенце, через глазок она увидела Кириллова. Это было против правил – визит среди бела дня, без телефонного звонка, но она обрадовалась, быстро убрала полотенце, поправила волосы и только тогда открыла дверь.

– Уверен, ты голодная, а за продуктами идти не хочешь – я всё купил, давай позавтракаем или пообедаем, – выпалил он, втаскивая уйму пакетов и свертков.

От волнения он чуть переигрывал и суетился. Маргарита кивнула, прошла в будуар и включила фен – подсушить чуть намокшие косы. Слегка подкрасилась, надела длинную лиловую юбку и сиреневую, очень открытую блузку, дополненную купленным в Италии колье из белого, отделанного перламутром камня, и вернулась в столовую. В отличие от всех знакомых Маргарите квартир, столовая у Ингриды не совмещалась с кухней, а занимала отдельную просторную комнату, которую каким-то чудом удалось сделать овальной. Маргарита ее называла шкатулкой: стены ее были выпукло-полукруглыми, и человек себя чувствовал именно внутри шкатулки, обильно украшенной лепниной и расписанной всеми оттенками золотого, серебристого и белого. Мебель тоже казалась овальной и была настолько роскошной, что исключала всякую возможность нормального пищеварения. Здесь, впрочем, редко кто обедал – в основном играли в преферанс или отмечали нечастые праздники.

Кириллов купил внушительных размеров копченого угря, невероятное количество соусов и какой-то совершенно сумасшедший торт с трюфелями.

– Может, сядем на кухне? – спросил он, просунув в дверь голову, и, взглянув на Маргариту, даже присвистнул от восхищения: – Ну, ты даешь… Нет, я раздумал, сядем здесь, кухня тебе не подходит.

Маргарита рассмеялась и приняла его тон:

– А вино вековой выдержки?

– Вино? А вино нам нельзя – дело есть на полмиллиона.

– Да? Что такое? – тревожно спросила она.

– Всё нормально, – поспешил успокоить Кириллов и нарочито беззаботно и весело сказал: – Я оставлю тебе машину. Если ты, конечно, согласна.

Маргарита удивленно вскинула на него глаза:

– Машину? Зачем?

– Низачем, просто так. Всё равно мне девать ее некуда, не хочу, чтобы гнила в гараже. Впрочем, это неважно… Договорюсь насчет обслуживания, проблем не будет. Только она, как бы это сказать, своенравная, ты должна ее приручить, чтобы она тебя слушалась. Это просто, я всё объясню.

«Значит, все-таки уезжает!» – пронеслось в голове Маргариты, хотя это не было новостью, и перестала слышать и понимать, что говорит Кириллов, – совсем как Валера во время их последнего разговора. Она пыталась взять себя в руки и улыбнуться, но ничего не получалось, а он всё говорил и говорил, не замечая ее состояния:

– Машина – это независимость и образ жизни, ты к ней привыкла. А тяжести носить? А если куда съездить? Нет, без машины нельзя. Постой, почему ты молчишь?

Обогнув огромный стол, он подошел и присел рядом, погладил по голове, притянул к себе.

– Я боюсь, – машинально соврала она. – Боюсь. Та авария… Я не стану садиться за руль. Я не стану, не стану. Тем более сейчас, когда…

– Подожди, подожди. У меня есть знакомый психолог, он с тобой поработает – страхи исчезнут. Я уверен, всё пройдет очень быстро, – с облегчением заговорил Кириллов.

Значит, вот каким образом он решил сообщить ей о своем отъезде, разговоров о котором оба они тщательно избегали. Теперь самое страшное было сказано, играть в семейный обед после этого расхотелось, и угорь, и лиловая юбка, и вычурный стол показались бутафорским и ненужным антуражем. Маргарита встала и медленно вышла на кухню, постояла у окна, рассматривая пустынный двор-колодец с редкими деревьями и одиноких прохожих. Подумала и решила вернуться: она же обещала не голосить, не виснуть на ногах. В конце концов, он прав – ей трудно без машины…

Автомобиль, практически новый «кадиллак» глубокого черного цвета, и в самом деле оказался капризным и своенравным механизмом: то заглохнет, когда начинаешь сдавать назад, то откажется трогаться, то еще что-нибудь. Больше того, когда Маргарита первый раз начала поворот вправо, ей показалось – машина упрямо постаралась уйти влево, и только огромным усилием ее удалось вернуть в нужное русло. Раза четыре ни с того ни с сего заклинивало руль и обе педали, приходилось выключать мотор и ждать, когда техника разблокируется. Один раз сами собой сложились зеркала заднего вида и ни в какую не желали раскрываться. Единственной командой, которая выполнялась беспрекословно, был тормоз: останавливалась она, видимо, с надеждой, что новый водитель оставит ее в покое.

– Постарайся установить с ней контакт, – на полном серьезе просил Маргариту Кириллов. – Она абсолютно исправна, но слушается только меня.

И действительно, когда он после ее мучений сел в водительское кресло, автомобиль нежно замурлыкал, плавно тронулся с места и всю дорогу демонстрировал чудеса электроники знаменитой фирмы.

– Ничего, всё наладится, я с ней поговорю. Тренироваться будем каждый вечер.

– А если я не справлюсь? – вздохнула Маргарита.

– Справишься, у тебя нет выхода.

Ежевечерние тренировочные поездки не только упорядочили жизнь, как всякие регулярные занятия, но невольно развлекали и отвлекали. С пятого раза дело пошло на лад, и одну короткую поездку Маргарита даже совершила одна, к великой радости Кириллова. И чем дольше она ездила на «кадиллаке», тем больше он ей нравился. Постепенно она научилась с ним ладить и договариваться. Выяснилось: машина обожает комплименты и ими, собственно, приручается. Однажды Маргарита предложила съездить на дачу, Кириллов под предлогом занятости отправил ее одну – и, кажется, в эту поездку «кадиллак» ее принял окончательно. Обнаружилось еще одно приятное обстоятельство: исчез страх руля. Он, конечно же, никуда не исчез, но после всего, что случилось после аварии, переместился на задний план. Больший стресс подавляет меньший.

* * *

Дни катились один за другим – круглые и одинаковые, как расписные деревянные матрешки. Настроение, количество и качество событий дня, круг общения – ничего не менялось. Даже погода, которая в это время достигает пика своей отвратительности, сохраняла невозмутимую ясность и сухость. Маргарита работала, встречалась с адвокатом, встречалась с Кирилловым, не встречалась с подругами, несколько раз навещала Гончарову (держится девочка – молодец!), довольно много времени проводила одна и никак не могла собраться домой – взять оставшиеся вещи. В глубине души она боялась туда идти, боялась за свой еле обретенный покой, за летучее настроение, боялась, что потеряет решительность и начнет метаться. Наконец, боялась увидеть Валеру и причинить ему новые незаслуженные страдания. Каждый день она говорила себе: завтра, – и каждый день ей не хватало мужества.