Данную информацию мы почерпнули с его же собственного веб-сайта. Он, видите ли, основал некую организацию под названием «Институт независимых исследований в области свободы», которая, по сути, состояла из него одного.

Демократию Лоусон в общем и целом не одобрял. Он верил, что от государства можно избавиться, а в ответ на доводы, что-де в таком случае мир окажется всецело во власти межнациональных корпораций (или как их там станут называть, раз национальные государства исчезнут), он обычно переспрашивал: «Да, ну и что?» Эти компании будут принадлежать держателям акций, а деньги есть самая справедливая форма исполнительной власти, потому что их у глупых, как правило, меньше, а следовательно, и меньше влияния, а ведь всем хотелось бы, чтобы ход вещей контролировали умные и успешные люди, а вовсе не неумытое быдло.

Я решил, что максимально взвешенный ответ на подобную ахинею мог бы оказаться примерно таким: «Ну их на хер, этих долбаных держателей акций, слышь ты, фашистская вонючка».

Он сел, и на него повесили микрофон. Затем опутали проводами и приклеили к креслу, как и меня. Отлично. Мне трудно было расслышать, что он говорит ассистентке режиссера и звукооператору, пока они его усаживали. На меня он так и не посмотрел. Каван бросил ему несколько слов, после чего кивнул и отправился занимать свое центральное большое кресло. Уселся, прокашлялся, поправил галстук и провел рукой в воздухе над волосами.

Теперь мое сердце колотилось вовсю. Кто-то подошел, чтобы забрать стаканчик с водой, но я попросил секундочку подождать и, взяв стаканчик в трясущуюся руку, выпил содержимое. Мой мочевой пузырь, похоже, решил, будто мне надо пописать, но я-то знал, что это не так. Затем появилось чувство, будто груз в кармане заставляет меня склоняться вправо. Как некстати, подумал я, что именно вправо.

Монитор позади камер моргнул, и на нем появилось поясное изображение Кавана, передаваемое центральной большой камерой с автофокусом.

Администратор студии объявила, что производится пробная запись фрагмента тележурнала «Горячие новости». Каван снова прокашлялся.

— Тишина в студии, — раздался вновь ее голос. — Начинаем, — Она отсчитала: «Пять, четыре, три», а «два» и «один» показала уже на пальцах.

Каван сделал вдох и сказал:

— А теперь переходим к наболевшей теме расизма и к истории холокоста, если таковая имела место, что отрицает один из гостей нашей новой рубрики «Горячие новости». Сегодня тут сойдутся двое представителей диаметрально противоположных взглядов: Лоусон Брайерли, называющий себя расистом-либертарианцем, из Института независимых исследований в области свободы, и Кен Нотг с лондонской радиостанции «В прямом эфире — столица!», старейшина так называемого… Прошу прощения.

— Ничего страшного, — успокоила его администратор студии, долговязая нескладная девица с коротко остриженными каштановыми волосами. На голове у нее были наушники, в руках — секундомер и пюпитр в виде дощечки с зажимом. Она прислушивалась к неслышимому для нас голосу в наушниках, — Хорошо, — сказала она, — Все в порядке, Каван?

Каван сидел, наклонясь в сторону камеры впереди него, заслоняя рукой глаза от света прожекторов.

— Э-э-э… Не могли бы вы переместить телесуфлер чуть-чуть повыше? — спросил он.

Человек, стоящий рядом с большой камерой, слегка что-то в ней подправил.

Неужто я действительно старейшина, удивился я. То есть «старейший»? Правда, если я правильно запомнил определение, даваемое в словаре, оно по значению скорей ближе к «старший», чем к «старый», но все-таки. Теперь пот катился с меня уже градом. Что, если это заметят и приставят ко мне гримерш промакивать мое лицо тампонами? Мои внутренности скрутил болезненный спазм, и мне подумалось, что сейчас я наживу себе язву.

Каван кивнул:

— Теперь хорошо, — и снова прокашлялся.

— Прекрасно, — отозвалась администраторша, — У всех все в порядке? — Она окинула нас взглядом.

Похоже, со всеми все было и вправду в порядке. Я не собирался жаловаться, что потею. Лоусон Брайерли сел, моргая и переводя взгляд с монитора на Кавана и обратно, по-прежнему избегая встретиться со мной взглядом. Бородатый коротышка оператор снова подкрутил что-то в камере, возвращая настройку в исходное положение, но Каван не заметил.

— Все сначала, тишина в студии, — объявила девица-ад-министратор, — Начинаю отсчет. И: пять, четыре, три…

— А теперь переходим к наболевшей теме расизма и к истории холокоста, если таковая имела место, что отрицает один из гостей нашей новой рубрики «Горячие новости». Сегодня тут сойдутся двое представителей диаметрально противоположных взглядов: Лоусон Брайерли, называющий себя расистом-либертарианцем, из Института независимых исследований в области свободы, и Кен Нотт с лондонской радиостанции «В прямом эфире — столица!», старейшина цеха так называемых скандалистов ведущих и, как он отзывается сам о себе, нераскаявшийся пострадикал левого толка. — Каван приподнял брови, чтобы придать побольше эффектности сказанному, — Однако сперва прослушаем отчет Мары Энглесс, доказывающий, что невозможно отрицать существование людей, отрицающих все.

Я посмотрел на Лоусона Брайерли. Он улыбался, глядя на Кавана.

— Замечательно, — проговорила, кивнув, администраторша, — Замечательно. Просто чудесно, Каван, — (Тот с озабоченным видом кивнул.) — О'кей, переходим к…

— Сколько длится видеофрагмент? — осведомился Каван.

Администраторша взглянула куда-то в сторону, потом ответила:

— Три двадцать, Каван.

— Чудесно, чудесно, — И Каван опять несколько раз прокашлялся; мне тоже захотелось прокашляться — за компанию.

— Все готовы продолжать?

Похоже было на то, что так и есть.

— О’кей. Тишина в студии.

Я сунул руку в карман.

— Начинаю отсчет.

Там, в кармане, я нащупал рукой холодное и скользкое пластиковое покрытие рукоятки пассатижей.

— И: пять, четыре, три…

Я слегка наклонился вперед, чтобы скрыть движение руки, которую вынимал из кармана.

— Два.

Другая рука замерла на животе, готовая прийти на помощь.

— Один.

Я услышал щелчок нажатой кнопки.

Каван сделал вдох и повернулся ко мне.

— Мне бы хотелось сперва обратиться к Кену Нотту, который считается…

Я перекусил провод от микрофона пассатижами.

Много недель подряд я обдумывал, как все произойдет, и предполагал, что нас могут опутать проводами. Потому и захватил пассатижи, пронеся их в кармане пиджака.

Но это была еще не главная хитрость.

Отшвыривая пинком кресло в сторону, я выронил инструмент, но не стал его поднимать, а поспешил вскочить прямо на стол. Можно было обежать кругом, мимо трех кресел, но я предпочел прямой путь. Смекнул, что если не стану мешкать, а разом вспрыгну, то домчусь до врага, точно по скоростному шоссе. Ну что ж, прекрасно.