Аде часто приходилось летать в разведку. То, что она наблюдала на земле, приводило ее в уныние. В некоторых местах советские войска отходили с тяжелыми боями. На дорогах наблюдался густой поток беженцев. Вражеские истребители вели по ним непрерывный огонь, гонялись даже за одиночками? Зачем? Запугать? Сломить волю советского человека, поработить его и заставить работать на нацию господ-арийцев? А то, что она видела на земле, являлось, вообще, сплошным кошмаром. Изрытая, вздыбленная земля, сожженные города и села, разрушенные дома. Как можно было там жить, если только видеть все это было страшно. «Как же там люди живут?» – думала Ада.

* * *

Вскоре наземные войска противника подошли совсем близко. Отчетливо слышалась артиллерийская стрельба, лязг траков немецких танков. У стоянок самолетов рвались снаряды. Командование понимало, что скоро придется перебазироваться на новый аэродром. Но приказа не поступало. После ночевок на аэродромах под самолетами, в поле, в скирдах соломы, в колхозных сараях или бывших фермах, ночлег в станице, в теплых уютных домах, был немыслимым комфортом. И все старались насладиться этой неожиданной и такой редкой для войны, возможностью, чувствуя, что скоро им придется лишиться всего этого.

Когда над аэродромом появилась «рама», все поняли – жди беды, а другими словами – пришел конец их привольной жизни на теплых и мягких постелях. «Рама» пролетела на рассвете, а с восходом солнца показалась группа «мессеров». Они атаковали самолетные стоянки, склады с горючим и все остальное, что находилось на летном поле. С аэродрома успели подняться только несколько машин, и бой, который они навязали врагу, был неравный. Как грибы росли в небе ватные разрывы зенитных снарядов, перекрещивались линии трасс, белели купола парашютов. С земли по врагу били зенитки. Всегда, когда перелом боя шел в пользу сталинских соколов, немцы отваливали, почуяв опасность. Они никогда не рисковали, чем отличались от советских летчиков. Все бои когда-нибудь кончаются. Кончился и этот бой, а полк срочно перебазировался на новый аэродром.

Воздушный путь полка над просторами необъятной Родины, над ее городами и селами, обогатил географические познания Бальзамовой, о ее величии и бескрайних просторах. Под крылом самолета простирались необозримые поля, леса, горы и моря, змеились реки, поблескивали на солнце стальные магистрали железных дорог. Это вызывало гордость за величие и неописуемую красоту ее Родины. А осознание себя хозяевами в ней порождало чувство ответственности за сохранность всех ее прелестей, ее границ. И каждый в полку понимал, что до конца будет стоять за ее независимость, за победу. Все это проявлялось в боевых наступательных порывах, в уверенности в своих силах. А это было немаловажным фактором победы в бою.

* * *

После долгой и изнурительной дороги она совсем обессилила. Ей необходимо было хоть немножечко полежать, чтобы набраться сил к дальнейшему переходу.

Не доходя до деревни, попалась на глаза румынам, которые погнались за нею. Кусты затрещали под грубым натиском подкованных сапог врага. Но легкая атлетика и здесь помогла ей. Она легко увеличила расстояние между собой и преследователями и скрылась в лесу. До глубокой ночи просидела под деревьями, не решаясь идти в деревню. Но идти все-таки надо было, чтобы переодеться. К околице подошла ночью. Документы и награды зарыла в огороде. У хозяйки попросила юбку и кофту, оставив летную форму. Женщина пообещала сохранить. Пришлось оставить и карту, и компас. Шла по солнцу и звездам. Собирала засохшие ягоды черники, калины, и видно нашумела, потому что по поляне стал бить миномет. Видно наши подумали, что на поляне немцы. Мина разорвалась метрах в десяти от нее. Ада прижалась к земле, прося у нее спасения. Она укрылась за пригорком и боялась пошевелиться, а вдруг опять накроют миной. Часа через полтора раздалось громкое и дружное «Ура!» Ада решила, что пошли в атаку, а, значит, она под шумок сможет перейти линию фронта. Но вскоре все смолкло, и она не понимала, чем объяснить это чисто русское «ура». Но все-таки решила переходить фронт в том направлении. Шли пятые сутки ее скитаний. Вышла на опушку леса, прислушалась. Все тихо. Только стала переходить опушку, взлетела ракета. Ада бросилась на землю, залегла. Ракета погасла, она двинулась дальше. Переползла ползком. Только вошла в кусты, посыпались пули. Опять залегла. Сквозь редкий кустарник в лунном свете просматривалась речушка. Оставив карту, она запомнила маяки и направление, поэтому и ориентировалась хорошо, хотя и по памяти. Кроме того, она неплохо знала эту местность, потому что не один раз над нею летала. Лед на реке уже начал таять, и в лунном свете поблескивали полыньи. Опасно было переправляться через такую реку, но у нее другого выхода не было. Не могла же она ждать, когда лед совсем растает. И Ада решилась, не раздумывая долго, ползти, пока рассвет не дал о себе знать розоватой зарницей. Полыньи она удачно миновала, но все равно вся намокла. Собрав все свое мужество, она сняла с себя одежду, выкрутила и опять надела, заставив себя бежать до тех пор, пока не изойдет седьмым потом. Но пришлось остановиться раньше, напоровшись на проволочное заграждение. Ада поняла, что перед нею заминированное поле. Это самое худшее, что могло встретиться ей на пути. Но это путь к своим, и судя по всему они очень близко, прямо за этим полем. Опять надо ползти и смотреть в оба, с высоты роста мину не заметишь. Одежда немного просушилась при беге и не была такой мокрой и тяжелой, но все еще была довольно сырой. Ада ползла, внимательно всматриваясь в землю, как вдруг услышала:

– Стой! Кто ползет?

И тут обессилили, еле удерживающие ее, руки и она прижалась щекой к мерзлой земле.

– Родные, своя…

– Пароль!

– Не знаю я пароля. Я летчица. Вынужденная посадка на вражеской территории.

– Вставай! Документы есть?

– Какие документы? Все сгорело в самолете, – соврала Ада, чтобы расспросов было меньше.

– Ждите, пока придет женщина обыскать вас.

Обессиленную пятидневной голодовкой, замерзшую и промокшую командование батальона окружило заботой. Пока делали запрос и выясняли ее личность, по указанию врача ее кормили осторожно, небольшими дозами, снова приучая к пище. В первый день она проспала сутки, а когда проснулась, спросила у своего радушного хозяина:

– А какой это умник палил из минометов по полянке, что за речкой? Чуть меня не накрыли.

– Я, – ответил начальник штаба, – там же батарея фашистская.

– Нет там никакой батареи. Она левее.

– И ты точно можешь указать, где она?

– Могу.

Ада с артиллерийским наблюдателем выдвинулись к крайней точке переднего края, и, лежа в снегу, разыскивали приметы вражеской батареи. По команде наблюдателя был открыт огонь из орудий. Ада и артиллерист отползли только тогда, когда увидели, как рвутся снаряды батареи.

Начальник штаба вынес Аде благодарность и пообещал подать раппорт на награждение за этот подвиг. Но вместо награды, она получила трибунал. В части, куда ее доставили после установления личности, узнав, что она закопала партбилет и другие оставшиеся документы, а также летную форму и награды в огороде у казачки, отправили в распоряжение особого отдела. Ее лишили всех наград и звания, и сообщили новое – рядовой особого формирования. Единственным утешением была надежда на то, что, если останется в живых, ей вернут прежнее звание.