Но и ответить поцелуем на поцелуй я не смог.

— Экий ты, Молчун, увалень, — прошептала Росава. Ноготки ее заскребли по моей ключице, совсем рядом с тесемкой, на которой висел кисет с самоцветами. С ними и с Пятой Силы, надежно обмотанной холстиной и упрятанной в поясной кошель, я не расставался даже ночью. Не бросить же их в комнате?

— Я… это…

— Да ладно уж, молчи… А то оставался бы на хозяйстве… Где мне одной управляться…

Она приникла всем телом и положила голову на плечо, продолжая щекотать пальцами за воротом рубахи.

От печки тянуло жаром. Аромат, исходящий от подвешенных под потолком пучков душистых трав, дурманил голову…

Дверь распахнулась внезапно, впустив в кухонный уют яркий свет и голоса из обеденной залы.

— Молчун, ты тут? — На пороге возникла Гелка. — Тебе передать веле…

Увидев меня с Росавой, девка застыла разинув рот. Даже загодя заготовленную фразу не договорила. Задохнулась от возмущения:

— Молчун! Ты! С этой! Да я!.. — развернулась на каблучках и выбежала, хлопнув дверью, аж законопаченный в щели мох посыпался.

— Кто она тебе? — ревниво спросила Росава.

— Дочка, — рассеянно ответил я, соображая лихорадочно, что ж теперь делать? Догонять? Объяснять? А поймет ли? Вот ведь стыд-то какой. И не докажешь, что о ее же благе договориться собрался…

— Дочка… А что ж кричит на тебя ровно полюбовница?

— А-а! — Я отмахнулся от нее и выскочил из кухни. Для себя уже решил. Разыщу и буду прощения просить.

Сотник продолжал разглядывать оружие пригласивших его воинов. Они одобрительно кивали в ответ на его слова, не расслышанные мною. Дирек тупо уставился в кружку — успел-таки набраться, несмотря на запреты рудознатца.

Гурт в ответ на мой вопросительный взгляд мотнул головой в сторону выхода. Туда, дескать, побежала.

Я, как был в рубахе, выскочил на стылый воздух. Середина златолиста — не сенокос и не жнивец. Сырость до костей пробирает, ночной туман холодными каплями оседает на волосах и одежде.

Куда ж она побежала?

Вот ведь незадача, расстроилась девка. Теперь еще, не приведи Сущий, сотворит с собой что. Зачем мне тогда жить? Успел я привязаться к Гелке сильнее, чем к родной дочке.

Слева, за несколько домов, залаяла собака. Азартно, пронзительно. Может, там Гелка?

А вот правее послышался шум голосов. Взрыв хохота. Пойти проверить?

И тут порыв ветра ворвался мне под рубаху. Прямо мурашки пошли по коже. Ветер-то горячий! В середине осени-то! Нет, недоброе что-то с нашим миром творится… Эти северные суховеи!

Я махнул рукой и решил. Пускай горячий ветер будет знаком. Пойду вправо.

И пошел. Скорым шагом, затягивая распущенные Росавой завязки ворота, поскольку воздух больше теплом не баловал. Ледяными пальцами касался кожи. Пропотевшую рубаху сразу остудил.

В полусотне шагов по улице оказалась еще одна харчевня. Рядом стояла телега со снятыми колесами — задняя ось на чурбачке. Вывеску я не разобрал.

Из-за не полностью закрытой двери пробивалась полоска света. Слышался визг рожка, и чей-то голос задорно напевал:

— Ох! Ох! Ох-охох! Баба сеяла горох. А собрали тот горох — Что ж я маленьким не сдох?

Странные представления о смешном у этих арданов. Во дворе копошились люди. Я приблизился.

— А вот еще один припожаловал! — радостно воскликнул ардан в длинной кольчуге. Морда у него оспой побита — будто клад кто искал, лопатой порылся.

— Поздорову вам, добрые люди… — начал я и осекся.

Посреди кружка, образованного угрюмыми вооруженными мужиками, широкоплечий крепыш держал Гелку. Правой рукой поперек туловища, прижимая руки так, что не вырваться, а левой зажимал рот. Гелка дергалась, но воин удерживал ее без труда. Еще бы! Ростом не выше Сотника, зато в ширину втрое от пригорянина.

— Не по чести дело затеяли вы, добрые люди… — Я обвел глазами толпу — не меньше восьми человек. Куда мне с ними справиться! Тем более что все бойцы не шуточные. Сразу видно. Эх, достать бы Силу. Хоть самую малость. На один Кулак Воздуха, на одну Стрелу Огня…

— А мы тебе не добрые люди, — брезгливо сморщил верхнюю губу воин с двумя мечами за спиной. Редко я видел у людских бойцов такую манеру оружие носить. Да и среди перворожденных только у Этлена.

— Отпустили бы девку… Недоброе дело затеяли.

— А ты не учи нас, борода, — окрысился рябой.

— И девку не отпустим, и тебя с собой заберем. — Боец с двумя мечами, видно, предводитель.

— А если не пойду?

— Кто тебя спрашивать будет, борода? Тусан, Берген!

Рябой в кольчуге, а с ним изуродованный шрамом темноволосый воин, по виду — трейг, шагнули ко мне.

Из харчевни донесся еще один куплет разухабистой песни:

— Ой, зу! Зу-зу-зу!

Раз поймал мужик козу…

Тьфу ты. Похабщина!

Эх, была не была!

Я махнул кулаком, целя рябому в подбородок. Со злостью махнул. Попал бы, мало не показалось бы.

Но не попал.

Куда уж мне, простому работяге, жрецу недоученному, против настоящего воина, на жизнь дракой зарабатывающего ?

Рябой легко увернулся и врезал мне поддых.

Легкие обожгло. Воздух из груди выскочил и назад возвращаться не торопился. Но отчаяние удесятерило мои силы. Не обращая внимания на боль в груди, я снова кинулся на рябого, протягивая руки, чтоб за горло схватить.

Трейг пляшущим шагом проскочил мне за спину. Пнул под коленку.

Нога подломилась. А шрамолицый добавил еще хорошего пинка. В крестец. Я качнулся вперед и напоролся подбородком на кулак рябого. Искры брызнули из глаз. Земля, сырая и холодная, ударила по затылку.

— Прыткий… Учить вас, таких прытких, и учить. — Предводитель ткнул мне в плечо носком сапога. — Мужичье, а туда же…

Он сплюнул. Хвала Сущему, в меня не попал. Гелка дергалась и что-то мычала.

— Заткнуть бы ей рот, а, Кисель? — пробасил широкоплечий с сильным поморянским выговором. — Так и норовит в ладонь зубы впустить.

— Ну, так заткни, — отвечал Кисель, тот, который с двумя мечами. — Или мне руки марать? И вообще свяжи, чтоб не дергалась. И этого свяжи. Руки впереди, чтоб за луку держался. Дорога неблизкая нам предстоит.

Хотел я спросить, куда же нас везти собрались, но не дали рябой с меченым. Подняли за шиворот, наподдав на ходу по затылку, сунули в рот скомканную тряпку и принялись руки скручивать толстой веревкой.