следующего года, когда водные пути оттаивали [РГИА. Ф. 1286. Оп. 38. Д. 407 (1877). Л. 103]. В период с 1 мая по 1 августа 1876 года 413 ссыльных умерли от болезней в Москве в ожидании высылки, из них более 150 детей. Еще 512 человек скончались в Нижнем Новгороде, Казани и Перми, а 104 погибли на маршруте между этими основными транзитными пунктами [РГИА. Ф. 1286. Оп. 36. Д. 686 (1875). Л. 20].

На протяжении всего правления Александра II сибирские этапы и пересыльные тюрьмы оставались ветхими, кишащими болезнетворными микробами постройками; ссыльные и их семьи массово заболевали в переполненных, подверженных сквознякам и плохо отапливаемых помещениях [РГИА. Ф. 1286. Оп. 29. Д. 836 (1868). Л. 8–8 об.]. В 1871 году Власов докладывал, что в Восточной Сибири «большинство этапных помещений не соответствует своему назначению по тесноте или ветхости и не представляет никакой возможности соблюдать в них порядок» [Власов 1873: 37]. Базовые санитарные условия в этих помещениях оставались ужасающими. В 1868 году в Красноярске «вследствие черезвычайной тесности в остроге», в который было набито более 1500 арестантов, разразилась эпидемия тифа. Тюремная больница, рассчитанная на 80 коек, вынуждена была справляться с 250 пациентами [РГИА. Ф. 1286. Оп. 29. Д. 771 (1868). Л. 2; ГАИО. Ф. 32. Оп. 1. Д. 199 (1877). Л. 1]. В 1880 году не менее 87 из 290 заключенных, содержавшихся в тобольской пересыльной тюрьме, страдали от цинги – факт, который власти приписывали «сырости здания тюрьмы и скудной пище заключенных» [ГАРФ. Ф. 122. Оп. 5. Д. 619 (1880). Л. 1–2]. Постоянная переполненность, недофинансирование и некомпетентность управленцев привели к тому, что путь осужденных в ссылку, может быть, и стал занимать меньше времени, но остался изнурительным, а иногда и смертельным.

В период от царствования Александра I до царствования Александра II самодержавие оказалось неспособным должным образом финансировать и эффективно управлять уголовной миграцией в Сибирь. Попытки рационализировать и модернизировать высылку оставались неадекватными растущим административным и материально-техническим проблемам этого процесса. Процесс отправки оставался хаотичным, часто опасно хаотичным, его осложнял рост числа ссыльных, подрывали нехватка средств и коррупция. И все же, несмотря на всю свою несправедливость и неэффективность, система выдержала. Бюрократическая инерция, нехватка средств на альтернативные решения (главным образом на строительство сети современных, достаточно вместительных тюрем в европейской части России) и отсутствие организованного противодействия со стороны массы осужденных – все это вело к тому, что государство продолжало применять грубую силу, высылая провинившихся в Сибирь[461]. Сопротивление режиму ссылки исходило не от заключенных, а от самих правительственных кругов изнутри и от российского гражданского общества извне.

Однако к концу царствования Александра II как официальное, так и общественное мнение начало решительно склоняться против института ссылки. В 1870–80-е годы были созданы различные правительственные комиссии для разработки решений, позволявших прекратить использование государством Сибири как «свалки» преступников [РГИА. Ф. 1149. Оп. 9. Д. 3 (1877). Л. 337]. Каждая предложила ряд реформ в законодательстве с целью сокращения ежегодного числа ссыльных и содействия строительству тюрем. В 1877 году Комиссию о тюремной реформе, учрежденную в составе Государственного совета, возглавил К. К. Грот, который привлек к ее работе высших чиновников из всех ключевых министерств, а также экспертов по правовым вопросам. После двух лет регулярных заседаний комиссией было установлено, что

…совершенно очевидно, что причины неустройства ссылки лежат в самом законодательстве в практической недостижимости тех целей, к которым оно доныне стремилось, в особенности при недостатке в средствах денежных, при отсутствии опытных распорядителей, при неудобстве положения Сибири для штрафной колонизации и наконец при тех огромных размерах, в каких допускалось пользование ссылкой [РГИА. Ф. 1149. Оп. 9. Д. 3 (1877). Л. 777; Ссылка 1900: 78–80; Adams 1996: 97–120].

В свете изменившейся правовой культуры империи после Великих реформ комиссия признала, что сибирская ссылка была «вредной и не имеющей под собой юридического основания». Однако только через два десятилетия правительство приступит к серьезной реформе [Марголис: 1995а: 19; Wortman 1976: ch. 9].

Квинтэссенцией отсутствия «юридической основы» стали пешие арестантские партии – прибежища лишений, нищеты и насилия, в которых страдания ссыльных не были напрямую связаны с совершенными преступлениями и вынесенными приговорами. В последние десятилетия XIX века широкая общественная реакция на отсутствие разумной моральной экономики, на которой бы основывался институт ссылки, начала серьезно раздражать самодержавие. Проблемы, которые прежде оставались лишь предметом дискуссий и критики неудач на страницах официальных докладов и меморандумов, в последние два десятилетия XIX века выплеснулись на страницы популярной прессы как в Сибири, так и в европейской части России [Сибирь № 15 (5 октября 1875): 5; № 37 (11 сентября 1877): 1; Гонимые 1882: 12]. В так называемых толстых журналах публиковалось огромное количество художественной литературы, мемуаров и фактических отчетов, осуждавших грубые нарушения в арестантских партиях в частности и несправедливость системы ссылки в целом [Андреев 1877; Чудновский 1886; Москвич 1895; Мельшин 1896; Белозерский 1902; Murav 1993].

Репортажи о судьбах женщин, детей, административных ссыльных, политзаключенных и самих несчастных сибиряков заполняли страницу за страницей, взывая к реформам. А. П. Чехов высказался от лица многих, когда в 1890 году написал в письме своему редактору: «…мы сгноили в тюрьмах миллионы людей, сгноили зря, без рассуждения, варварски; мы гоняли людей по холоду в кандалах десятки тысяч верст, заражали сифилисом, развращали, размножали преступников…» [Чехов 1974–1982, 4: 140].

Публиковавшиеся из номера в номер в «Русской мысли» в 1893–1894 годах главы из книги Чехова «Остров Сахалин» нанесли сокрушительный удар по представлениям о ссылке и о легитимности государства, которое ею управляло [Чехов 1893–1894]. К тому времени и американец Дж. Кеннан успел прославиться в России как яростный критик института ссылки: хотя его статьи и книги до 1905 года публиковались только на Западе, они цитировались, пересказывались и обсуждались на страницах русской прессы [Восточное обозрение 1889: 9]. Пожалуй, самое большое влияние на общественность оказало обличение сибирской ссылки, вышедшее из-под пера Л. Н. Толстого в 1899 году. Его последний великий роман «Воскресение» безжалостно описывает унизительные условия, в которые были поставлены мужчины, женщины и дети, вынужденные совершить изнурительное путешествие в ссылку[462]. К концу столетия большинство образованных россиян считало сибирскую ссылку в целом и пешие этапы в частности позорными пережитками варварского прошлого и свидетельством отсталости России от европейских соседей.

Оторванные от своих городов и деревень, родных и друзей, ссыльные оказывались заброшены в чужой и пугающий мир изнурительных переходов, перенаселенных этапов, болезней, нищеты и постоянной угрозы насилия. Однако эти лишения и мучения были следствием не столько преднамеренной и взвешенной карательной политики Санкт-Петербурга, сколько неспособности государства исполнять