— Вперед, — приказал Хорнблауэр.

Чем быстрее, тем лучше. Сложив руки над головой, он рыбкой плюхнулся в лагуну; матросы прыгали следом, гикая и плеща водой. Она была теплая, как парное молоко — Хорнблауэр плыл медленно и по возможности ровно. Плавал он плохо, и каботажное судно в каких-то пятидесяти ярдах казалось недостижимым. Шпага болталась на перевязи и тянула вниз. Его обогнал Браун, шумно загребавший воду. В белых зубах он сжимал талреп зажигательного пакета, густые черные волосы намокли и прилипли к голове. Другие матросы тоже обогнали Хорнблауэра. Он только подплывал к кораблю, когда они уже выбрались на низкий шкафут, однако дисциплина возобладала: они дождались его и втащили на борт. Он выдернул из ножен шпагу и шагнул на бак. Французы стояли молча, и он на секунду задумался, как же быть с ними. Под ослепительным солнцем французы и англичане смотрели друг на друга, с голых тел лилась вода, но в эту напряженную минуту ни те ни другие не ощущали наготы. С облегчением Хорнблауэр вспомнил, что за суденышком тянется на буксире двойка, — он ткнул в нее пальцем и попытался припомнить французский.

— Au bateau, — сказал он. — Dans le bateau.

Французы колебались. Среди них были четверо мужчин и один старик, две немолодые женщины и одна старуха. Английские моряки, сгрудившиеся за спиной капитана, вытаскивали сабли.

— Entrez dans le bateau[27], — повторил Хорнблауэр. — Хобсон, подтяни-ка к борту двойку.

Одна из женщин разразилась визгливой бранью. Она размахивала руками, ее деревянные башмаки выбивали на палубе мелкую дробь.

— Я с ними управлюсь, сэр, — вмешался Браун. — А ну вали за борт!

Он схватил ближайшего француза за шиворот, и, размахивая саблей, поволок по палубе к борту. Тот покорился и перелез в шлюпку. Остальным недоставало только его примера. Браун отцепил фалинь, и перегруженная двойка поплыла по течению. Женщина продолжала сыпать каталанскими ругательствами.

— Подожгите корабль, — приказал Хорнблауэр. — Браун, возьми троих, идите вниз и гляньте, что можно сделать там.

Французы взялись за весла и теперь осторожно гребли к берегу. Двойка остановилась в дюйме от кромки воды. Хорнблауэр наблюдал, как французы выбираются на дорогу.

Его матросы орудовали тихо и ловко. Снизу доносился треск — Браун со своими людьми что-то крушил в трюме. Почти тут же из светового люка повалил дым — это полили маслом и подожгли сваленную в кучу мебель.

— Груз — масло в бочках и зерно в мешках, — доложил Браун. — Мы разбили часть бочек и развязали несколько мешков. Гореть будет. Смотрите, сэр.

Из грот-люка поднимался черный дымок, воздух над люком дрожал, отчего весь бак, казалось, плясал и плыл в солнечном свете. Перед люком горела уже и сухая древесина палубы. Она трещала и пылала, хотя на ярком свету огонь без дыма был почти невидим; на полубаке тоже горело, из-под двери в переборке валил дым, медленной волной накатывал на Хорнблауэра и матросов.

— Выломайте часть досок из палубы, — хрипло приказал Хорнблауэр.

Хруст досок, потом тишина. Нет, не тишина — Хорнблауэр различал приглушенный нестихающий гул. Это огонь пожирал груз — как только взломали палубу, увеличилась тяга, и пламя заплясало веселее.

— Ух ты! Здорово! — воскликнул Браун.

Весь шкафут, казалось, разверзся, пламя полыхало. Жар вдруг сделался невыносим.

— Можно возвращаться, — сказал Хорнблауэр. — За мной, ребята.

Он показал пример, первым нырнув в лагуну, и маленький голый отряд тихо поплыл к дороге. Матросы плыли медленно, вызванное атакой возбуждение схлынуло. Ужасное зрелище пылающей палубы протрезвило всех. Они плыли медленно, вровень со своим капитаном, а он устал и греб бестолково. Когда он ухватился наконец за прибрежный тростник, то почувствовал облегчение. Матросы выбрались на берег, Браун протянул ему мокрую руку и помог вылезти.

— Пресвятая Дева! — воскликнул один матрос. — Гляньте-ка на старую ведьму!

Они были в тридцати ярдах от того места, где оставили одежду и куда высадились французы. В эту самую минуту старуха бросала в лагуну последние штаны. Две уцелевшие рубахи, надутые воздухом, плыли по лагуне, все остальное ушло на дно.

— Для чего ты это сделала, чертовка?! — заорал Браун.

Матросы подбежали к французам и теперь, голые, размахивали руками и приплясывали от досады. Старуха указала на суденышко. Оно горело от носа до кормы, из бортов валил черный дым. Такелаж грот-мачты прогорел, мачта осела на бок, ее лизало еле заметное пламя.

— Я сплаваю вам за рубашкой, сэр, — сказал один из матросов, сбрасывая оцепенение.

— Нет. Идем, — отвечал Хорнблауэр.

— Сгодятся вам штаны с этого старика, сэр? — спросил Браун. — Он их живо у меня снимет, старый хрен. Не гоже…

— Нет! — снова сказал Хорнблауэр.

Голые, они вскарабкались по склону к винограднику. Обернувшись в последний раз, Хорнблауэр увидел, что две женщины плачут навзрыд, мужчина похлопывал одну из них по плечу. Остальные в горестном оцепенении наблюдали, как горит их судно — все их достояние. Хорнблауэр повел отряд через виноградник. К ним во весь опор мчался верховой — судя по синему мундиру и треуголке, бонапартистский жандарм. Он остановил лошадь перед самым отрядом, потянулся за саблей, но в то же время неуверенно крутанул головой — сперва направо, потом налево — высматривая подкрепление, которого нигде не было.

— Получай! — заорал Браун, бросаясь на него с тесаком.

Другие матросы тоже наступали с оружием в руках. Черноусый жандарм поспешно развернул лошадь и оскалился, обнажив белые зубы. Отряд побежал к берегу, Хорнблауэр, обернувшись, увидел, что жандарм спешился и пытается отвязать притороченный к седлу карабин. Лошадь беспокоилась, мешала. На берегу стояли давешние старик и две женщины; старик угрожающе размахивал мотыгой, женщины из-под опущенных ресниц поглядывали на голых мужчин и бесстыдно хихикали. Здесь же была гичка, а дальше — «Сатерленд». При виде корабля матросы разразились приветственными криками.

Они быстро вытолкнули шлюпку на воду, подождали, пока Хорнблауэр сядет, протащили дальше, попрыгали внутрь и ухватились за весла. Кто-то вскрикнул, занозивши голый зад о грубую банку; Хорнблауэр машинально улыбнулся, но пострадавший уже смолк, осаженный недовольным Брауном.

— Вот и он, сэр, — сказал загребной, указывая Хорнблауэру через плечо.

Тот обернулся: жандарм в высоких ботфортах неуклюже бежал к берегу, сжимая в руке карабин. Вот он опустился на одно колено, прицелился. На минуту Хорнблауэр с тоской подумал, неужели карьеру его оборвет жандармская пуля, но даже свиста ее не услышал, только увидел дымок над дулом карабина. Человек, который скакал во весь опор, потом бежал в тяжелых сапогах, вряд ли за двести ярдов попадет с первого выстрела в шлюпку.