— С Сиенной всё уже решено. Но когда-нибудь, возможно, и мне повезёт встретить ту, кто разглядит во мне человека, а не перспективу или выгоду.

— Ой вот не надо сейчас ныть, Диего, — цокнул Оливер и я, недовольно нахмурившись, поднял на него взгляд. — Все девушки ищут перспективы и выгоду в своих мужчинах. Это нормально. Неужели ты думаешь, что между сильным и слабым они выберут второго?! Или между умным и тупым, предпочтут дурачка?! Какой в этом смысл?! Все хотят найти лучшую партию для себя с возможностью роста, а не деградации. Ты сам что ли выберешь ту, которая не вставляет тебя?! Которая не взрывает тебе мозг каждый день очередной выходкой?! Которая не мотивирует?! Которая не придаёт ускорения?! На которую никто не смотрит?! Неужели ты выберешь себе скучную, ничем не увлекающуюся и никуда не стремящуюся девушку?! — засыпал меня тупыми вопросами Патлатый, на что я лишь вопросительно выгнул бровь. — Да, давай покривляйся, раз ответить нечего. Только это не меняет того факта, что мы точно так же выбираем ту, с которой видим возможности для собственного роста и развития. Было бы странно, если бы люди действовали иначе. Все идут и смотрят вперёд, а не назад. Поэтому прекращай хотя бы утверждать, что твоя Бунтарка видела в тебе одни только возможности. Мне кажется, она вообще старалась подолгу не смотреть на тебя и порой даже смущалась. Ты явно пробуждал в ней то, что она всеми силами пыталась скрыть или сама не понимала, что с ней творится. Ты, тем временем, вёл себя аналогично. Шаг вперёд, три назад. Два вперёд, один в сторону. Да и вообще, тебе на роду написано жениться на боксирующей танцовщице. Это ж просто стопроцентное попадание в цель, — засмеялся он, вызвав мою улыбку.

Да, я тоже недавно подумал, как забавно вышло, что и Сиенна в итоге оказалась связана с танцами. Такая вот ирония, мать её. Меня окружили танцоры. Куда не глянь, все пляшут. Вот ведь семейка.

Только Сиенна не относится к ней.

Что я могу сказать по этому поводу? Мне жаль. С ней я правда почувствовал себя иначе. Во мне что-то ожило, придавая сил. Я хотел видеть её постоянно, слышать, дотрагиваться, защищать, заботиться. Я не думал, что до тридцати почувствую это, но не даром говорят, что никогда нельзя загадывать. Это случилось так внезапно, что я сам не понял в какой момент что-то пошло не так. С какой секунды обычные тренировки перешли в мечты и ожидании встречи. Я ведь и отталкивал её от себя, думая, что это спасёт моё сердце. Только это ни хрена не сработало и стало только хуже.

Посмотрел на Оливера и решил признаться в ещё одной вещи, о которой никто не знал. Даже мои друзья. Видимо, он мне и впрямь понравился, раз мой язык развязался. А может, я наконец увидел в нём действительно надёжного парня. А может, это всё пиво виновато. А может, мне просто за-хо-те-лось.

— Патлатый, я тебе сейчас одну вещь расскажу. Надеюсь, я не пожалею, но имей в виду об этом никто, подчёркиваю — никто, не знает. Так и должно остаться, — внимательно посмотрел в его глаза, и он поспешно кивнул. Помешкав ещё пару секунд, я всё же решился: — Наши с Габи родители не просто ушли из дома и не вернулись. Их убили.

Оливер шокировано распахнул глаза и приоткрыл рот. Затем поставил пиво на столик и сел по-турецки, продолжая встревоженного смотреть на меня и ждать продолжения.

— Они действительно ушли в один день за очередной дозой наркоты для сбыта. Отец всегда ходил с матерью, чтобы на неё не напали и не ограбили. Только что может сделать пьяница, который толком устоять на своих двоих не в состоянии?! — продолжил я, горько усмехнувшись и откинув голову на спинку дивана. — Когда к ночи они не вернулись, я заподозрил неладное, но в силу возраста не поднял паники. В конце концов я понимал кто мои родители, однако на следующий день всё же пошёл их искать. У барыги их не оказалось, но недалеко от его дома обнаружил толпу зевак, тыкающих пальцем в канаву. Подойдя, я увидел своих родителей. Их зарезали. Ни денег, ни дури при них, естественно, не оказалось. Кто-то вызвал копов, которые только руками развели и никакого дела открыто не было. Я вернулся домой и не знал, как сказать об этом Габи. Тот кулон, что сейчас висит у тебя на шее, ей подарила мать, когда в каком-то несвойственном ей порыве любви, купила в небольшой сувенирной лавке. Честно говоря, я удивился, что Габи отдала его тебе, ведь она с ним не расставалась, храня его как память о маме, которую она даже не помнит. В тот день я смотрел на маленькую девочку с этим кулоном на шее и не мог подобрать слов, чтобы рассказать о случившемся и ответить на её вопрос: «А где мама с папой?», — говорил я, и Оливер неосознанно нащупал кулон на шее и зажал его между двумя пальцами. — Короче, первые дни я пытался подобрать слова и объяснить ей, что родители больше никогда не придут. А потом понял, что может и не стоит её так расстраивать. Может, пусть лучше в её сознании закрепится, что они где-то живут, а не лежат под землёй с пятью ножевыми на каждого. Мне показалось лучше жить с надеждой, чем осознать всю жестокость этого мира в четыре года. Может она и не поняла бы, но это было моё единоличное решение. Хоть она считает, что они нас просто бросили и, возможно, гневит их за это, но лучше уж так, чем оплакивать их кончину. Возможно, я не прав, но хочу попросить тебя сохранить эту тайну. Это единственная вещь, которую Габи не знает о нашей семье, — закончил изливать душу тихим голосом и поднял голову, устремив на Оливера вопрошающий взгляд.

Он выглядел потрясённым. С минуту он молчал, смотря на неработающий телек, а потом кивнул.

— Разумеется, я ничего не расскажу и понимаю почему ты так поступил. И, честно говоря, не представляю каких моральных сил тебе стоило пережить всё это, не сломаться, принять подобное решение, впоследствии взять ещё ответственность за Габи, содержать вас двоих, постоянно драться и при этом остаться адекватным человеком. Чёрт… Ты просто мега мужиком родился и, очевидно, в шесть лет твои яйца уже были стальными, — с грустной улыбкой прокомментировал он.

Почему всех так волнуют мои яйца?! Ну да ладно, не об этом сейчас.

А сейчас о том, что, когда Оливер потерял маму, я прекрасно понимал его горе, мысли и чувства. Именно поэтому я дал ему тогда время прийти в себя и не трогал его, прекрасно понимая, что он в тот момент был не способен думать о чём-то ещё. А потом просто подставил своё плечо, которого мне в своё время очень не хватало.

— У меня не было выбора. Я бы в жизни не отдал Габи в приют и не дал бы кому-то нас разделить. Я безгранично люблю свою сестру. Можно сказать, что только она, сама того не подозревая, помогла мне пережить смерть родителей и не сломаться. Я всегда всё делал ради неё и её будущего. Поэтому и принял такое решение, лишь бы она не плакала. А когда она подросла, то сказала мне, что даже их не помнит и я подумал, что так даже лучше. Они для неё мифические герои, которые когда-то были и испарились. Пусть так и останется. Пусть она не знает, что люди способны зарезать как животных двоих людей за несколько граммов дури и парочки купюр. Пусть она верит в лучшее. Хотя тут спорный вопрос, какое «лучшее» может быть в данной ситуации для наркоманки и алкоголика, но это дело десятое. Главное, чтобы моя сестрёнка улыбалась, — ответил я, отпив пива.