эти два дня у тебя было достаточно времени, чтобы подумать над этим. И не увертывайся, отвечай прямо, когда тебя спрашивают.

Жанетта встрепенулась. Она взглянула на своих судей, и вдруг двухдневное напряжение и отчаяние разрядилось горестными воплями:

— Сама Вамош сказала, что я просто пошутила! Откуда было мне знать, что она все видела? У меня было так хорошо на душе… И она ведь обидела меня, когда я с папой пришла записываться в школу. Я не могу забыть этого, но все равно я не потому все это сделала, просто у меня было такое хорошее настроение…

— Это мы уже слышали, — сказала тетя Марта. — Ты думаешь, что, сбив на велосипеде человека, сломав ему руки и ноги, достаточно будет сказать в свою защиту: «У меня было хорошее настроение»? Чем тебя обидела Эстер Вамош?

Жанетта стояла очень бледная и такая жалкая, что теперь уже громкие вздохи тети Вильмы скорее напоминали стоны.

— Я слышала… Она меня червяком назвала… сказала, что я худая, как… как глиста.

Мари Микеш от души расхохоталась, тряся из стороны в сторону белокурой головкой. Улыбнулась и Эржи. Тетя Вильма вздохнула свободнее. Марта Зойом принялась рыться в сумочке, достала носовой платок, и, когда снова подняла голову, лицо ее покраснело от сдерживаемого смеха.

— И такие обиды ты хранишь в душе? «Худая, как глиста» — да ведь это самое обычное выражение. Сравнение — и только… Может быть, не очень удачное. Толстый, как бочка; длинный, как жердь; маленькая, как горошина; худая, как глиста, — что же здесь обидного? А если я сейчас скажу тебе, что ты упряма, как осел, — ты навеки станешь моим заклятым врагом?

— Нет… нет, — пробормотала девочка. — Но, тетя Марта… вы сказали… сказали, что я злая и… и неблагодарная…

— Я правду сказала. Но я все высказала — и конец! Я надеялась, что и ты выполнишь свой долг и попросишь прощения у бедной больной девочки.

— Ни за что! Меня все обидели… Эржи… Эржи предала меня.

Жанетта заплакала и всплеснула руками, словно ища поддержки в своем одиночестве.

— Ох ты, глупышка Аннушка! — послышался грудной и теплый голос Эржи. — Я должна была сказать правду. Какое это имеет отношение к нашей дружбе? Странные у тебя представления! Мы ведь как раз и боремся против всякой лжи и приятельского укрывательства, — добавила она, изъясняясь со свойственной ей точностью.

Когда Эржи серьезно и вдумчиво говорила о важных вещах, она была особенно дорога Жанетте. Теплое чувство поднималось у Жанетты из глубины души, и уже вот-вот готовы были иссякнуть ее слезы. Она еще пыталась доказать свою правоту, но все с меньшей убежденностью:

— А почему же ты не пришла вчера?.. Я так тебя ждала!

— Не могла я, — сказала Эржи. — На сегодня две письменные работы были заданы, сама ведь знаешь.

— Все… все были против меня! — дрожащим голосом жаловалась Жанетта. — И тетя Вильма тоже. А у меня так болел живот вчера… потому что я была очень голодна.

Тетя Вильма рванулась было к Жанетте, но Марта Зойом удержала ее за руку и ласково усадила на место.

— Тетя Вильма тоже не сделала тебе ничего дурного, она только сказала правду. Ты думаешь, любовь и дружба в том, чтобы замазывать ошибки друг друга? Ошибаешься, Аннушка. У тебя неправильные понятия, и в этом уж мы все повинны. Я думала, что, живя среди нас, ты и сама поймешь, какие у нас правила жизни. У нас критика — это гражданский долг и обязанность друга, а, критически относясь к себе самой, ты показываешь, что ты человек сильный и не нуждаешься в снисходительном отношении к себе, что ты прочно стоишь на своих собственных ногах, способна развиваться дальше, имеешь представление о чести — словом, что ты настоящий человек. Понимаешь, что я говорю, Аннушка? — Марта Зойом вдруг встала, торопливо поправила спускавшийся на шею тяжелый узел волос и быстрыми мелкими шагами подошла к Жанетте. — Почему ты так подозрительно к нам относишься? Иногда я чувствую, что ты признала нас, допустила в свое сердце. А потом вдруг снова ощетинишься, смотришь на всех с недоверием и убеждаешь себя, что все только о том и думают, как бы тебя обидеть. Ты придаешь своей особе исключительно важное значение, а это неверно, девчурка… как всякое преувеличение.

Ответ прозвучал чуть слышно:

— Знаю. Я ведь такая… кривляка… обезьяна, и больше ничего.

— Вот как ты поняла мои слова! А подумать над ними тебе не пришло в голову? Я хочу, чтобы из тебя вышла настоящая артистка, а не самовлюбленная примадонна, которая жаждет, чтобы все перед ней преклонялись, чтобы вокруг нее толпились почитатели и услаждали ее слух льстивыми комплиментами. Артистка — это работник искусства, она учит и вдохновляет людей и все свои способности отдает служению великой цели. Я хочу, чтобы из тебя вышел человек, а не капризная, избалованная кукла! Если ты этого не понимаешь, ты будешь у нас несчастна. Не думай, что я хочу в чем-то ограничить, урезать твою индивидуальность — люди бывают всякие. Но пока я и тетя Вильма руководим твоим развитием, мы будем стараться в самом начале твоей жизни вырвать с корнем всякий сорняк, пробивающийся в твоей душе, отмести все наносное, как бы ты ни сопротивлялась этому.

Тетя Вильма одобрительно кивала головой. Но было видно, что она нетерпеливо ждет той минуты, когда можно будет прижать к своей груди измученную маленькую племянницу. Она глубоко вздыхала, быстро-быстро перебирая пальцами бахрому скатерти. Наконец она вскочила с места со словами:

— А ведь вы так и сидите здесь, не пивши, не евши! У вас, душенька, есть время, не правда ли? — обратилась она к учительнице. — Вы подождете немного, пока я приготовлю кофе? Аннушка столько мне рассказывала про тетю Марту. Я с нетерпением ждала родительского собрания, хотела познакомиться с вами!.. Вы процеженный кофе любите или нет? Вкусы Эржики я уже изучила. — И тетя Вильма устремилась на кухню.

Подвинувшись поближе к Мари Микеш, Эржи освободила место рядом с собой:

— Иди сюда, глупышка Аннушка. Устанешь столько стоять.