Так или иначе, они несутся за танками и хватают все, чтопопадется под руку: швейные машинки, радиолы, велосипеды, лампы, шторы, белье,подушки, фарфоровые сервизы, кучи часов, тащат охапками одежду из шкафов,срывают шторы, волокут мебель... Обозы пухнут от этих так называемых «трофеев».Самое же ужасное состоит в том, что они сделали своей дичью женщин и маленькихдевочек. «Они наших баб ебли, а теперь мы ихних всех переебем!» Все женщины, неуспевшие убежать из Пруссии, теперь передвигаются с растопыренными ногами. Даоткуда же у наших славных «васей теркиных» появляется страсть раздирать ноги истарухам, и крошкам школьницам?

* * *

Третьего дня Никита не выдержал и лично вмешался в этотсодом. Случайно до него долетел разговор среди его штабных о том, что некийкапитан захватил неподалеку немецкий хутор и творит там такое, что не снилось иЧингисхану. Дикий переполох в штабе: командующий опоясывается ремнем с личныморужием, берет взвод своих «волкодавов» и отправляется на хутор.

На хуторе они застали самый разгар «священной мести». Пьяныевдребезину, капитан и дюжина его прихлебателей, натянув на голые тела женскоерозовое и голубое белье, скакали по комнатам, как сущие обезьяны. Хозяин и дваработника-югослава были убиты, когда пытались остановить изнасилование трехмалолетних дочерей. Стреляли мужчинам преимущественно в пах, стараясьрасквасить половые органы. Девочки, самой старшей было одиннадцать, ползалинаверху в лужах крови. Их мать повесилась – или была повешена – в кладовке.

Подтянутый к ногам командующего капитан бессмысленноулыбался и бормотал: «Шмерце, говоришь? Врешь, сучка! Нихт шмерце!»

На следующий день вся теплая компания по приговору полевогосуда, то есть просто по приказу маршала, была расстреляна. Приказ о немедленномрасстреле за мародерство, связанное с человеческими жертвами, был зачитан вовсех частях, батареях и эскадрильях Резервного фронта.

Бесчинства почти немедленно прекратились, и это еще разпоказало, с тоской и прискорбием подумал Никита, что не некий мистический огоньмщения жжет солдатские души, а преступное попустительство и даже науськиваньесверху.

– На самом высоком уровне – вы понимаете, что я хочусказать, Никита Борисович? – проявлено понимание справедливой мести,пылающей в груди советского солдата! – почти кричал на маршала начальникполитуправления, дослужившийся уже до генерал-лейтенантского чина Стройло.

Узнав о казни мародеров, он вкатился в штаб фронта, пылая неменее справедливым, чем солдатская месть, негодованием. Большая, со слоновьимискладками кожи лысая голова, тонкие губы, вечно кривящиеся в улыбке, котораякак бы на последнем уже пределе скрывает накопившуюся обиду, – посмотрелабы сейчас Нинка на того, кто был когда-то ее любимым «героем-пролетарием»!

– Не слишком ли много на себя берете, товарищмаршал?! – кричал он. – Боюсь, что в Ставке Верховногоглавнокомандующего вас теперь не поймут!

Мужланский рык то и дело срывался в бабью, коммунальнуювизгливость.

– Пока что прекратите визжать! – со своим короннымледенящим спокойствием произнес маршал. – Иначе я прикажу вас немедленновыставить из штаба!

Стройло тут же сник, снизил сразу на пол-оборота:

– Никита, прости, нервы... я как представил, что парней закаких-то немцев... ведь чуть не до Берлина дошагали...

– Таким скотам нет места среди человеческого рода, –сказал маршал. – Вот моя докладная в Ставку! Попустительствуя разбою, мыувеличиваем количество собственных жертв! Немцы теперь уже дерутся не заГитлера, а за свои собственные жизни, им некуда деваться, они защищают своихженщин и детей от прямого уничтожения! Идет массовый откат населения на запад.Вы подумали о послевоенной картине? Вот, ознакомьтесь!

Он протянул Стройло несколько листков машинописи. Еще неознакомившись, тот уже понял, что Никита опять выиграл. Буржуазная,псевдогуманистическая мораль, весьма странный, согласитесь, атавизм усоветского военачальника, завалена здесь массивными булыгами «наших интересов»,демонстрируется также зоркий прицел на будущее, а Сталин это любит. Морща лоб иизображая усиленную работу мысли, он начал читать докладную. Он ненавиделНикиту Градова.

Маршал сел за огромный дубовый с резьбой стол шлоссбургскогобургомистра. Он не сводил взгляда с фигуры своего главного политическогонадзирателя. Воплощение всей нынешней высокопоставленной вульгарности. Так и неудалось от него избавиться, несмотря на все усилия. Ясно, что Сам дал добро наего назначение. В принципе, вреда принес не так уж много по причинеисключительной тупости. Смешно, но продолжает претендовать на какие-тодоверительные отношения, впрочем, все эти комиссаришки нынче лезут ккомандующим с личной дружбой. Одновременно собирает на меня материал, стараетсягадить на каждом шагу. Догадывается ли он, что мне все известно, что у меня тутсвоя «чека» работает? А что, если я его недооцениваю и далеко не все знаю о егодеятельности? От этой мысли маршал поежился.

* * *

Несколько месяцев назад в Вильнюсе со Стройло произошелкурьезный случай. Какой-то полковник артиллерии вдруг дал ему на ступенькахштаба оглушительную пощечину. Ничего не сказав, за здорово живешь, вдругоглушил артиллерийской рукой политического генерала. Сцена получиласькомической, ординарцы, стоявшие на ступенях, покатились от хохота, однакополковник был все-таки задержан.

– Ты рехнулся, Вадим, – сказал полковнику маршал, зайдяв кутузку. – Не понимаешь, чем тебе это грозит? За что ты так его?

– Он знает, – ответил Вуйнович, спокойно покуривая уокна.

Экая все-таки романтическая фигура, и отвечает в духе «герояее романа». Никита знал, что может спасти Вадима, и потому позволял себенемного поехидничать. Он отправил его с личным письмом к командующему ЧетвертымУкраинским фронтом Толбухину, так что сейчас Вадим землю своих предковосвобождает, Югославию. Что касается пострадавшего начальника политуправления,то он, разумеется, не знал причины неожиданного оскорбления. Вадимпреувеличивал, не мог же столь заслуженный чекист запомнить всех, когодопрашивали в его присутствии. И на наказании бешеного полковника не настаивал.При всей профессиональной низости мужик он был, что называется, не злой.

* * *

– Я понимаю твои доводы, Никита, – сказал Стройло,возвращая докладную, – однако и наших солдат можно понять, согласись!Подумай только, что натворили эти немцы на нашей земле, да и везде. Ты же сам –помнишь? – места не мог найти, зубами, помню, скрежетал, когда мы увиделивсе это дело в Майданеке. Миллион пар обуви задушенных газом, сожженныхлюдей...