Так продолжалось несколько дней. К избиениям прибавилась ещеодна пытка, именуемая «инкубатор». Засовывали с завязанными руками и с кляпомво рту в клетку с курами. Лишенные трех четвертей жизненного пространства, курыгадили на непрошеного гостя, а потом начинали остервенело расклевывать ему всеобнаженные участки тела.

В одну из ночей, после целого дня «разговоров» и«инкубатора», Митя полубредил в общей яме под густо падавшей с небес белойблагодатью, тети Агашиной сладчайшей и теплейшей, единственно любимой,сопровождаемой мэричкиным Шопеном, манной кашей. Подполз еле живой Круткин,уткнул голову ему в колени, трясясь от рыданий, пробудил к реальности.

– Митька, прости, не выдержал я, раскололся, заложил я тебя,родной мальчик, единственный мой друг, сказал, что ты добровольцем к немцампошел и меня увлек...

– Ну что ж, спасибо, Гоша, – усмехнулся Митя. –Другого я от тебя и не ожидал. Будь здоров и выживай, а с меня этого всего ужехватит...

Он был уверен, что его теперь немедленно шмальнут там, гдеони всех шмаляют, за мусоркой, однако сразу же после Гошкиного предательствавсе как-то странно переменилось. Во-первых, их обоих перевели из ямы в сарай,где даже крыша была, хоть и худая. Во-вторых, стали малость подкармливать: тобаланды скотской дадут, то даже солдатской каши, не то что в яме, куда раз втри дня одну лишь бадью гнилой картошки сбрасывали. Допросы пошли болеепо-деловому, меньше стало мата, слюноизвержения, истерик, хотя, конечно,засаживали порой по-прежнему очень крепко.

Потом двое совсем уже серьезных появились, по всейвероятности, прилетели с Большой земли. Эти уже совсем никаким хулиганством незанимались, и даже спиртягой от них не пахло. Больше всего их интересовалтренировочный центр Дабендорф, где ребята провели четыре месяца перед отправкойна Украину. Кого там видели и что можете сказать о Боярском, Малышкине,Благовещенском, Жиленкове и особенно о Зыкове? Появлялся ли перед вами самАндрей Андреич? Какой, простите, Андрей Андреевич, расторопно переспросилГошка. «Что же, вы своего вождя, Власова, по имени-отчеству не знаете?» –усмехнулись серьезные товарищи. Ну, а немцы, какие с вами работу проводили?Вот, например, некий Вильфрид Карлович появлялся? А вот такой, фон Тресков? Тутуж Гошка просиял: «Помнишь, Мить, мы его Треской прозвали? Мы его, товарищи,Треской дразнили». А ну-ка, перестань веселиться, предатель Родины, нахмурилисьвдруг серьезные товарищи, и Гошка тут же скис, поняв, что от расстрела все жесовсем не гарантирован.

Далее еще более странный какой-то поворот произошел с Митей.В ходе допроса пришлось ему рассказать свою биографию и, естественно, упомянутьо том, что воспитывался с восьми лет в семье профессора Градова. Авось невспомнят про сыновей – «врагов народа», надеялся он, не зная, что его приемныйдядя Никита давно уже не враг, а великий герой народной войны, командующийлегендарным Резервным фронтом, маршал СССР. Серьезные товарищи молчапереглянулись, получив эти сведения, после чего Митя был переведен в теплуюземлянку, возле которой был поставлен отдельный солдат.

Фронт уже прошел через их края, и теперь партизанская базаоказалась в близком тылу сражающихся войск. И однажды на эту базу прибыл поМитькину душу странный гость. Он пролез большой лысой морщинистой башкой вземлянку, а за ним сам командир бригады внес керосиновый фонарь. Поверх формына госте был овчинный тулуп, так что чина не различишь, однако ясно, что чинбольшой. Больше часа сидел гость в вонючей землянке и задавал страшному отисхудалости и побоев юнцу вопросы о его жизни в семействе Градовых. Проявлялудивительную осведомленность.

Вот когда вашего приемного отца Кирилла Борисовичаарестовали? А когда Вероника Александровна из Хабаровска приехала? А что вывообще можете сказать о Веронике Александровне? Получали ли старшие Градовыписьма от арестованных детей и как на них реагировали? Не замечалось ли...хм... предвзятого отношения по национальному вопросу к вашей приемной материЦецилии Наумовне Розенблюм? А вот насчет Нины Борисовны, как она? Ну, в томсмысле, как проживала, часто ли бывала у родителей, не ссорилась ли с мужем,как к дочери относилась, вообще как высказывалась? Как, интересно, измениласьжизнь семьи после ареста старшего сына, Никиты Борисовича? Заезжали ли егостарые друзья или полностью все отвернулись? А как вот к вам, приемышу изкрестьян, все эти Градовы относились? Не унижали вашего человеческогодостоинства?

Последний вопрос показался Мите таким диким, что он дажекак-то захаркался, сглатывая мокроту, что, возможно, было задумано, какизумленный смех. После этого странный гость, не прощаясь, выбрался из землянки.

Еще несколько дней прошло в неопределенности. В кашу стали соватькусочки мясных консервов. Митя подумал, что шмальнут теперь не сразу: онкому-то там для чего-то нужен, странный гость посетил его явно неспроста.

Вдруг опять все перевернулось и покатилось, теперь уже прямов волчью пасть. Вдруг вытащили из землянки, накидали ни за что ни про чтопиздюлей, погнали прикладами на дорогу, прибили к колонне предателей Родины, ивот оттуда уже начался его окончательный марш на ликвидацию, за Харитоновку, втот овраг. Откуда было знать Мите, что с каких-то высот поступил приказнемедленно ликвидировать всех предателей и сотрудничавших с оккупационнымивластями лиц в том секторе, где он имел несчастье находиться. Операцияпроводилась, во-первых, в порядке «справедливой мести» за недавнее убийствоукраинскими партизанами-бандеровцами генерала Ватутина, а во-вторых, впревентивном порядке, поскольку генерал Хюбе с тремя танковыми дивизиями началразвивать в этом секторе успешное контрнаступление.

* * *

И вот его подтаскивают к освещенному прожекторами краюоврага, из которого ошеломляюще разит смертью. Стоят, покачиваясь, тени людей,похожие на мишени в форме людей. Другие тени быстро проходят от одной тени кдругой – стреляют из пистолетов в голову, в затылок. Тени-мишени пропадают,тени-стрелки утирают ряшки: кое-что, очевидно, на них попадает при выстреле вупор.

Подтаскивают одну за другой шатающиеся кучки людей,связанных вместе веревкой. При развязывании веревки в ответ на приказ«разобраться!» иногда случается «непорядок»: какой-нибудь псих начинает ванькувалять, падает на колени, театр тут всякий устраивает: «Братцы, пожалейте!Братцы, пощадите!» Один так просто всех насмешил. «Я сам шел! –кричит. – Я же шел, как положено!» Как будто если сам шел на расстрел, такего расстреливать не надо. Ну, если сам шел, так теперь сам и вставай, падло,как положено! Давай, ребята, живей! Кончайте этот театр, так до утра неуправимся! Иной раз галопом-галопом, как конница-буденница, по кучам предателейначинали работать «максимы», и тогда дело шло веселее, хотя точность, конечно,снижалась. Ну, ничего, в яме все сойдется.