Фраза «подводные камни» – очень любопытный способ описать бесконечную массу противоречий, которые время от времени всплывают в каждом человеке, и для любого читателя, зашедшего так далеко, ясно, что Нильсен и сам представлял собой сплошную смесь этих противоречий. Понятия зла и греха могут помочь нам вычленить единственный элемент, который делает его злым. Святой Августин считал, что зло – это искажение воли. Определенно, Нильсен являлся наиболее «злым» в те моменты, когда его воля была особенно сильна, позволяя его фантазиям проявляться во внешнем мире. В остальное время его альтруизм брал верх над его желаниями. То, что зло проявлялось в нем лишь эпизодически, указывает на борьбу противоположных сил у него внутри. Отсюда – резкий всплеск физической силы и силы воли: «дьявол» одерживал временную победу в моменты его слабости. Ему требовалось действовать как можно быстрее, поскольку Божья искра могла в любой момент восстановиться и изгнать силы зла. Когда убийца совершает преступление, им словно управляет нечто, что сильнее его самого. Нильсен писал, что иногда его самого удивляла собственная сила, и показания свидетелей (Карла Стоттора, Пола Ноббса) подтверждают такую метафизическую трактовку событий: по их словам, Нильсен был человеком вежливым, приятным, участливым – и до, и после нападения. Сейчас он утверждает, что все это было лишь притворством в погоне за столь необходимым ему азартом, но подобного объяснения недостаточно. Дьявол хитер по природе своей. Если бы судья спросил свидетелей, не показалось ли им, что в момент нападения Нильсен был одержим некой чужеродной силой, они бы не смогли с легкостью сказать «нет». На самом деле они даже говорили на суде напрямую, что в те моменты он казался им не похожим на себя, будто на время становился кем-то другим.

Принципу дуализма, который заключается в том, что наша моральная природа поделена пополам, уже много веков, и мы придерживаемся его даже в ежедневном общении. Манихейство утверждает, что зло – это положительное понятие и касается материи, а добро, такое же положительное понятие, касается души. Святой Августин опровергал учения Манихея, но все же соглашался, что зло – это отдельная сила, которая не зависит от воли человека. «Грешим не мы сами, – писал он. – В нас грешит некая другая сущность (какая именно – этого я не знаю)»[81]. Более пятнадцати столетий спустя один из персонажей Айрис Мердок скажет: «Как может один человек украсть совесть другого? Как это возможно? Могут ли добро и зло поменяться местами?»[82] Тюремные дневники Нильсена тоже наполнены дуализмом и манихейством. «Из нас получаются или хорошие ангелы, или очень плохие демоны». «Человек начинает разваливаться на части, когда не слушает Бога в важные моменты своей жизни… Я игнорировал моих демонов годами, и тогда они вырвались наружу и уничтожили меня целиком». После своего ареста он какое-то время звал себя Моксхайм вместо Нильсена, как будто в надежде, что демоны «Нильсена» были изгнаны, и с горечью говорил: хотя «Нильсен» и мертв, законом не предусмотрено его возвращение к жизни. Он настаивает, что энергия, с которой он погрузился в работу в кадровом агентстве, была столь же искренней, как и другое его «я», которое убивало людей: «абсолютная, принципиальная моральная чистота, доходящая порой до крайности, уравновешивала все тошнотворное зло моего личного мира». Для этого четко очерченного дуалистического взгляда на мир важно знать, что Нильсен считал себя, по сути, высокоморальным человеком. В чем сладость победы для Дьявола, если в человеке изначально нет добра, которое можно извратить? Аморальная душа для него – бесплодная пустошь. Нильсен постоянно повторяет, что его преступлениям нет никаких моральных оправданий, что он все еще связан моральным кодексом: похоже, он представлял собой первосортный материал для сатанинских сил. Согласно такой трактовке, моральный кодекс, который он перенял у своего дедушки Эндрю Уайта, силам зла пришлось разрушать неоднократно, множество раз, «убивая» таким образом Эндрю Уайта снова и снова. Каждая новая смерть в этом деле – лишь временная победа для «демонов».

Любопытно, что греческое слово «демон» изначально означало «божественная сущность или божество» – этимологический курьез, связанный с примитивными понятиями о сверхъестественных сущностях. Бог и дьявол изначально являлись одним целым, по крайней мере, в языке, если не в христианской теологии. Для некоторых древних народов сверхъестественная сущность означала одновременно и бога, и дьявола, и только позже, с развитием культуры, эти понятия стали разделять, приписывая хорошие качества одной силе, а плохие – другой. Разделение это впервые становится заметно в Ветхом Завете (похожим образом французские слова dieu и diable имеют один корень). Когда люди вроде Нильсена говорят, что они представляют собой одновременно и ангелов, и демонов, то они обращаются к самой ранней концепции сверхъестественного, рожденной задолго до устоявшихся лингвистических традиций[83].

Необходимо помнить, как часто этот дуализм проявляется в жизни серийных убийц. Насильник Эдвард Пейснель терроризировал остров Джерси в течение одиннадцати лет, вплоть до своего ареста в 1971-м, и все это время десятки детей знали его как «дядюшку Теда», поскольку он регулярно изображал для них Санта-Клауса каждое Рождество. Он искренне считал себя добрым и любящим детей человеком, которого периодически захватывал некий злобный демон. Эд Гейн из Плейнфилда, штат Висконсин, популярный и ответственный парень, которого часто звали присмотреть за чужими детьми, убил нескольких женщин и съедал куски их тел после смерти. Мак Эдвардс убивал детей в течение семнадцати лет, пока не сдался полиции Лос-Анджелеса в 1970-м, утверждая, что «демон» наконец его покинул. Из статьи доктора Бриттейна мы уже знаем, что серийные убийцы часто говорят о противоборствующих внутри силах, а в другом исследовании приводится цитата одного убийцы: «Я как будто наблюдал за происходящим со стороны. Я знал, что это делаю я, но почему-то казалось, что кто-то другой делает это моими руками». Тед Банди убил по меньшей мере двадцать молодых женщин в Соединенных Штатах Америки между 1974 и 1978 годами. Он так и не сознался в этих преступлениях, но в разговорах со своими биографами он согласился теоретически поразмышлять о том, как, возможно, устроен разум гипотетического убийцы: он чувствовал себя комфортнее, говоря об этом в третьем лице. Банди утверждал, что убийца одержим некой «сущностью», действующей по своей воле: «Он больше не мог контролировать эту сущность внутри него». Когда Банди вынесли смертный приговор, он обратился к суду со следующими словами: «Я не могу принять этот приговор, поскольку он не для меня… этот приговор предназначен для кое-кого другого, кого сегодня здесь нет»[84]. В романе Достоевского «Подросток» персонаж Версилов говорит: «Право, мысленно раздваиваюсь и ужасно этого боюсь. Точно подле вас стоит ваш двойник». Теперь взглянем на то, как описывает это Деннис Нильсен: