Бедная женщина покраснела; она не знала, что сказать. Я же быстро продолжила:

– Поэтому я забираю ваше столовое серебро. Это прекрасные и довольно ценные вещи. Король нуждается в любой помощи, которую ему могут оказать, и я уверена, что вы не сомневаетесь: серебро ваше пойдет на достойное дело… что бы ни думал об этом ваш негодяй-муж. Я никогда не осуждаю жену за проступки супруга… Но серебро ваше мы увозим. Нет, нет, мы не собираемся похищать его у вас… просто одалживаем на время… Ну, пока все не наладится. А когда все горести будут позади, мы выкупим его и вернем вам. Пока же я оставляю вам залог… так всегда делается в подобных случаях. Я вручаю вам свой портрет – в залог за столовое серебро и на память о моем посещении Бойнтонхолла.

Таким образом, мы уехали, забрав серебро и оставив хозяйке дома мой замечательный портрет.

Двигаясь на запад, мы встретили толпу людей, окружавших какого-то унылого человека. Он ехал верхом; на руках у него звенели кандалы, а ноги его были связаны под брюхом лошади. Толпа осыпала несчастного ругательствами и проклятиями. Я остановилась и спросила, кто он такой.

– Это капитан Баттен, командир эскадры, которая вас обстреляла. Человек, который изо всех сил старался вас убить, – объяснили мне.

– Я рада, что его попытка не увенчалась успехом, – улыбнулась я.

– Ваше Величество, возблагодарим за это Господа Бога, – сказал Генри, ехавший рядом со мной.

– Я благодарю также вас и всех моих друзей, – с чувством проговорила я. – А что случилось с этим капитаном Баттеном?

– Его схватили наши сторонники, – сообщил Генри, – возмущенные тем, что он покушался на вашу жизнь. Видимо, они его повесят… или придумают что-нибудь похлеще. В любом случае теперь ему конец.

– Но я уже простила его! – заметила я. – Думаю, он делал то, что считал своим долгом. А кроме того, ведь он же не убил меня! Поэтому я не хочу, чтобы он умирал.

Толпа, собравшаяся, чтобы посмотреть на меня, с интересом наблюдала за происходящим, и я сказала этим людям, что не держу зла на капитана Баттена.

– Я прощаю его, – объявила я. – Он не убил меня, а потому и его не надо убивать.

Поняв, что я даровала ему жизнь и свободу, капитан Баттен попытался подойти ко мне. Моя стража не хотела подпускать его близко, но я льстила себя надеждой, что разбираюсь в людях несколько лучше своих солдат.

– Он – храбрый человек, – заявила я. – И я не верю, что он может причинить мне вред после того, как я спасла ему жизнь.

И я оказалась права. Капитан бросился мне в ноги и сказал, что никогда не забудет моего великодушного поступка и что теперь он, Баттен, мечтает только об одном – служить мне верой и правдой.

Я улыбнулась. У него было открытое симпатичное лицо.

– Очень хорошо, – проговорила я. – Посмотрим… Вы командуете эскадрой. Может быть, вам удастся убедить и других моряков последовать вашему примеру. И тогда вы вернете королю несколько десятков его подданных.

– Я постараюсь, Ваше Величество, – ответил он и добавил: – Я вложу в это всю душу!

Он сдержал свое слово, и я сомневаюсь, был ли у нас с королем сторонник более преданный и верный, чем капитан Баттен.

Когда я прибыла в Йорк, люди начали стекаться под мои знамена. Я смотрела, как растет на глазах моя армия, и сердце мое пело. Очень обрадовал меня приезд Уильяма Кавендиша, графа Ньюкастла. Он всегда мне нравился. Он был галантным, обаятельным человеком и так рвался в бой за наше дело, что от нетерпения просто не находил себе места. Карл всегда относился к такой горячности с некоторым подозрением, но я была склонна одобрять ее. Уильям по секрету рассказал мне, что его «белые мундиры» овладели почти всем севером страны. Правда, это были не обученные солдаты, а простые крестьяне, арендовавшие у графа Ньюкастла землю. Зато они относились к нему как к своему повелителю, и я слышала, что им страшно нравится их форма, сшитая из некрашеной шерстяной ткани. Отсюда и их прозвище – «белые мундиры».

И еще к нам присоединился Джеймс Грехем, граф Монтроз,[53]романтический шотландец, неожиданно ставший нашим другом. Он тоже был очень милым человеком. Граф был невысок, но горделивая осанка сразу выделяла его из толпы. И он тоже очень нравился мне – несмотря на то, что одно время помогал нашим врагам и даже командовал их войсками. Тогда он выступал против государя и разбил сторонников короля в Шотландии, при Стонхейвене и у реки Ди. Но когда наши противники отказались назначить графа Монтроза верховным главнокомандующим, он покинул их и перешел на сторону Карла.

Я проводила много времени, обсуждая с графом Монтрозом и с Уильямом Кавендишем планы на будущее. Генри Джермин всегда присутствовал на наших советах, и я просто восхищалась этими людьми. Каждый из них был очарователен, а я всегда питала слабость к красивым мужчинам; эти же трое были еще и честолюбивы, полны жизненных сил – и ненавидели ту нерешительность, которая, боюсь, была главным недостатком моего обожаемого Карла.

Монтроз хотел отправиться в Шотландию, поднять там армию и повести ее в бой с противниками короля. Граф говорил, что это необходимо сделать до того, как парламент захватит власть во всей стране. Уильям уже участвовал в нескольких стычках с неприятельскими войсками, а что касается Генри, то он всегда был сторонником решительных действий. Я чувствовала, что если нам не будут мешать, то мы быстро наведем порядок в стране!

Однако Карл не одобрял наших планов. Он слал мне укоризненные письма и просил не забывать, что всего лишь три года назад граф Монтроз был нашим врагом. Муж мой не доверял тем, кого называл перебежчиками. Я могла напомнить ему о капитане Баттене: ведь всем известно, что враг, которого ты облагодетельствовал, становится самым преданным и верным твоим другом. Но спорить с Карлом было бесполезно. Он никогда не принимал решений сгоряча, но после того, как это делал, переубедить его было невозможно. Он не доверял Монтрозу, и, как ни печально, мне пришлось объяснить графу, что король отклоняет его предложение.

Все это привело к тому, что наши с Карлом отношения стали чуть прохладнее. Ерунда, конечно, ничего существенного, но я не могла не почувствовать себя немного задетой тем, что муж не вполне одобряет мои поступки. И это – после того, как я столько выстрадала и столько сделала! Его же, думаю, снова стала беспокоить моя безмерная горячность.

Но ничто не могло ослабить нашей любви, и мы оба сокрушались из-за этой маленькой размолвки, а когда тучки рассеялись, письма наши стали еще более нежными. Мы страстно хотели быть вместе, и необходимость жить в разлуке страшно нас раздражала. Я сделала из Йорка несколько вылазок – причем весьма успешных. Мне доставляло огромное удовольствие скакать на коне во главе своих войск, и часто Монтроз, Кавендиш или Генри Джермин мчались рядом со мной.