В апреле 1933 г. Ежов направил секретарю ЦК ВКП(б) Л. М. Кагановичу докладную записку о самовольном, без согласования с НКТП и ЦК, снятии местными властями директоров четырех металлургических заводов на Урале. 7 июня Оргбюро ЦК приняло постановление, в котором отменило эти решения, наказав виновных[666].

На XVII съезде партии Ежов был избран членом ЦК ВКП(б). После съезда он стал членом Оргбюро ЦК, заместителем председателя КПК при ЦК и заведующим промышленным отделом ЦК.

Коренной перелом в судьбе Ежова, как уже говорилось, произошел после убийства Кирова. Сталин избрал Ежова своим главным помощником в осуществлении планов политической чистки. Первым поручением такого рода было следствие по делу об убийстве Кирова. Сопротивляясь намерениям Сталина, руководители НКВД попытались мягко саботировать версию о причастности к убийству Зиновьева, Каменева и их сторонников. Тогда сыграл свою роль Ежов. Сталин фактически назначил его своим представителем в НКВД. Ежов вникал во все детали следствия, направляя его в необходимое Сталину русло. Это вызывало недовольство чекистов, не привыкших к подобному контролю. Однако Сталин настоял на своем. На февральско-мартовском пленуме 1937 г. Ежов так рассказывал об этих событиях: «[…] Начал т. Сталин, как сейчас помню, вызвал меня и Косарева и говорит: “Ищите убийц среди зиновьевцев”. Я должен сказать, что в это не верили чекисты и на всякий случай страховали себя еще кое-где и по другой линии, по линии иностранной, возможно, там что-нибудь выскочит […] Первое время довольно туго налаживались наши взаимоотношения с чекистами, взаимоотношения чекистов с нашим контролем. Следствие не очень хотели нам показывать […] Пришлось вмешаться в это дело т. Сталину. Товарищ Сталин позвонил Ягоде и сказал: “Смотрите, морду набьем” […] Ведомственные соображения говорили: впервые в органы ЧК вдруг ЦК назначает контроль. Люди не могли никак переварить этого […]»[667].

Ежов выполнил поручение Сталина: следствие по делу завершилось двумя судебными процессами над бывшими оппозиционерами, в том числе Зиновьевым и Каменевым, на которых возложили политическую ответственность за террористический акт. Назначенный в феврале 1935 г. секретарем ЦК ВКП(б) и председателем Комиссии партийного контроля, Ежов продолжал контролировать НКВД. В тесном контакте с чекистами он, как уже говорилось, проводил чистку ВКП(б), известную как «проверка и обмен партийных документов». Не входя формально даже в состав Политбюро, Ежов принимал активное участие в его работе. Именно ему Сталин поручал наиболее существенные задания, связанные с деятельностью НКВД, организацией политических чисток и решением кадровых вопросов.

Сталин в этот период оказывал Ежову особые знаки внимания. Например, 23 августа 1935 г. Сталин переслал Ежову предложения Крупской об обучении взрослых, о публикации ее статьи в «Правде» и об организации музея Ленина со следующей припиской: «Тов. Крупская права по всем трем вопросам. Посылаю именно Вам это письмо потому, что у Вас обычно слово не расходится с делом и есть надежда, что мою просьбу выполните, вызовите т. Крупскую, побеседуете с ней и пр. Привет! Как Ваше здоровье? И. Сталин»[668]. Тем, как Ежов выполнил зто поручение, Сталин остался доволен. «Хорошо, что Вы цепко взялись за дело и двинули его вперед», — писал он Ежову 10 сентября. Высказав свои замечания о проекте организации музея Ленина, Сталин добавил: «Теперь главное. Вам надо поскорее уходить в отпуск — в один из курортов СССР или за границу, как хотите, или как скажут врачи. Как можно скорее в отпуск, если не хотите, чтобы я поднял большой шум»[669]. Набравшийся в отпуске сил Ежов был брошен на подготовку судебных процессов над лидерами бывших оппозиций.

Здесь повторилась ситуация начала 1935 г. Сталин использовал Ежова для проталкивания своей версии вопреки определенному противодействию руководства НКВД. Проведя массовые аресты среди бывших сторонников Троцкого, руководство НКВД предлагало предать их суду и расстрелять. Однако Сталин требовал сфабриковать дело об объединенном «троцкистско-зиновьевском центре», который якобы получал директивы о терроре против руководителей ВКП(б) из-за границы от Троцкого. В силу разных причин руководители НКВД отнеслись к этим планам сдержанно. Тогда подготовку дела взял в свои руки Ежов. Выполняя поручение Сталина, он фактически вступил в заговор против наркома внутренних НКВД Ягоды и его сторонников с одним из заместителей Ягоды Я. С. Аграновым. Несколько месяцев спустя Агранов на совещании в НКВД сообщил подробности этой истории: «Ежов вызвал меня к себе на дачу. Надо сказать, что это свидание носило конспиративный характер. Ежов передал указание Сталина на ошибки, допускаемые следствием по делу троцкистского центра, и поручил принять меры, чтобы вскрыть троцкистский центр, выявить явно невскрытую террористическую банду и личную роль Троцкого в этом деле. Ежов поставил вопрос таким образом, что либо он сам созовет оперативное совещание, либо мне вмешаться в это дело. Указания Ежова были конкретны и дали правильную исходную нить к раскрытию дела»[670].

Результатом этих усилий Сталина и Ежова был первый большой московский процесс по делу так называемого «объединенного троцкистско-зиновьевского центра» в августе 1936 г. Подсудимые Каменев, Зиновьев и другие бывшие оппозиционеры были расстреляны.

С энтузиазмом участвуя в подготовке фальшивого августовского процесса, Ежов все глубже вникал в чекистские дела. Пока трудно сказать, готовил ли Сталин Ежова на место Ягоды или собирался ограничиться игрой на противоречиях между ними. Однако в конце августа, на завершающем этапе суда над Каменевым и Зиновьевым произошли события, которые делали более вероятной замену Ягоды.

После того как Каменев и Зиновьев дали на суде показания о своих связях с «правыми» — Бухариным, Рыковым и Томским — и было официально объявлено, что эти показания начала расследовать прокуратура, М. П. Томский 22 августа 1936 г. покончил жизнь самоубийством. В своем предсмертном письме на имя Сталина Томский отрицал показания, прозвучавшие на процессе. «Я обращаюсь к тебе не только как к руководителю партии, но и как к старому боевому товарищу, и вот моя последняя просьба — не верь наглой клевете Зиновьева, никогда ни в какие блоки я с ними не входил, никаких заговоров против партии я не делал […]», — писал Томский Сталину[671]. Заканчивалось письмо неожиданным постскриптумом: «Если ты хочешь знать, кто те люди, которые толкали меня на путь правой оппозиции в мае 1928 года — спроси мою жену лично, только тогда она их назовет»[672].