Я очень устала, но адреналин все еще насыщал мою кровь. Я ощущала некое особое ликующее возбуждение, рожденное пусть небольшой, но успешной хирургической операцией, не говоря уж о легком алкогольном отравлении.

Совместный эффект, произведенный этими двумя факторами, лишил мои ноги уверенности, и я слегка пошатывалась на ходу, — но зато я с особой остротой и живостью воспринимала все окружающее.

Под деревьями недалеко от причала стояла резная мраморная скамья, и именно к ней привел меня Джейми, в густую тень листвы.

Он с глубоким вздохом опустился на сиденье, тем самым напомнив мне, что не только у меня вечер был наполнен событиями.

Я оглянулась по сторонам с преувеличенным вниманием, потом села рядом с ним.

— Мы одни, нас никто не видит, — сказала я. — Ты не хочешь наконец сказать мне, за каким чертом мы сюда притащились?

— Ох, да, — он выпрямился, пытаясь снять напряжение со спины. — Я бы сказал тебе и раньше, но я ведь не ожидал, что ты отмочишь такую штуку. — Он нашел в темноте мою руку. — Я уже говорил тебе, ничего страшного не случилось. Просто когда Юлисес принес мне этот плед и кинжал, и брошь, он сказал, что Джокаста намерена сегодня за обедом сообщить всем, что… что намерена завещать мне… ну, все это.

Он чуть повернулся и широким жестом обвел дом и поля, что были у нас за спиной, и все остальное тоже: речной причал, оранжереи, сады, конюшни, бесконечные акры смолистых сосен, лесопилку и поляну, где вываривали терпентин… а заодно и четыре десятка рабов, которые здесь трудились.

Я вдруг как наяву увидела во всех подробностях замышлявшуюся картину, наверняка точно так же, как видела ее Джокаста: Джейми сидит во главе стола, одетый в клетчатый плед Гектора Камерона, при кинжале и броши… при той самой броши, на которой был начертан безыскусный девиз клана Камеронов: «Объединяйтесь!» — в окружение старых боевых товарищей и прочих друзей Гектора, готовых радостно принять в свой круг младшего члена клана.

Если бы ей удалось сообщить о своем решении, в этом кругу верных ей шотландцев, к тому же хорошо разогретых отличным виски покойного Гектора, — они бы тут же возвели его на трон владельца Речной Излучины, перемазали бы с ног до головы свиным салом и короновали бы восковыми свечами.

Я подумала, что этот план наверняка целиком и полностью принадлежит Маккензи; эффектно, драматично — и с полным безразличием к чувствам участников представления.

— А если бы она это сделала, — сказал Джейми, откликаясь на мои мысли со сверхъестественной чуткостью, — мне было бы уж слишком неловко отклонять такую честь.

— Да, очень…

Он резко встал, слишком встревоженный, чтобы усидеть на месте. Не говоря ни слова, он протянул мне руку; я тоже поднялась, и мы вернулись во фруктовый сад, окружавший партерные садики.

— Но почему Юлисес предупредил тебя? — высказала я вслух свои недоумения.

— Подумай хорошенько, Сасснек, — ответил Джейми. — Кто сейчас настоящий хозяин в Речной Излучине?

— А? — пробормотала я, а потом: — О!..

— Вот то-то, — сухо сказал Джейми. — Моя тетушка слепа, кто занимается счетами, кто управляет всем домашним хозяйством? Она может решить, что следует сделать то-то и то-то, но кому она должна сказать об этом? Кто всегда рядом с ней, кто рассказывает обо всем случившемся, важном и не очень, к чьим словам она прислушивается, кому она доверяет больше, чем другим?

— Понимаю… — я уставилась в землю, задумавшись. — А тебе не кажется, что он жульничает со счетами, или еще как-то плутует? — Я надеялась, что это не так; мне нравился дворецкий Джокасты, очень нравился, и мне казалось, что между ним и хозяйкой наладились очень хорошие отношения, уважительные и даже нежные… мне не хотелось даже и вообразить, что Юлисес может хладнокровно надувать ее.

Джейми покачал головой.

— Нет, конечно. Я уже проверил учетные книги и счета, там все в полном порядке — в безупречном порядке, если уж на то пошло. Нет, я уверен, что он честный человек и преданный слуга… но он не был бы нормальным человеком, если бы с охотой уступил свое место чужаку. — Он громко фыркнул. — Моя тетушка может быть слепой, но ее черный помощник видит отлично. Он ведь не пытался меня как-то отговорить, нет; он просто сообщил мне, что именно намерена сделать моя тетушка, и оставил все на мое собственное усмотрение. Я мог сделать, что угодно. Или не сделать.

— Так ты полагаешь, он знал, что ты бы не стал… — я умолкла на полуслове, потому что вообще-то я сама не была уверена в окончательном решении Джейми. Гордость или осторожность, или и то и другое вместе, могли заставить его помешать торжественной церемонии, задуманной Джокастой, — но это совсем не значило, что он решил в принципе отвергнуть ее предложение.

Джейми не ответил, и по моей спине пробежал легкий холодок. Я содрогнулась, несмотря на теплый летний воздух, и взяла его под руку, пока мы шли между фруктовыми деревьями, — ища утешения в его крепком теле, которого коснулись мои пальцы.

Стоял конец июля, и аромат зреющих на деревьях фруктов насыщал воздух — так сильно, что я почти ощущала на языке прохладную хрусткую кислинку молодых яблок. Я подумала об искушении… и о червяках, скрывающихся под блестящей нарядной кожурой.

Это было искушением не только для Джейми, но и для меня. Для него это был шанс стать тем, кем он был по своей природе, — но в чем судьба ему отказала. Он родился и был воспитан именно для этого: для управления большим поместьем, для заботы о своих людях, он должен был занимать высокое место и пользоваться уважением равных ему. И что было куда более важным, он ведь желал возродить клан и семью. «Я уже связался с этим», — так он сказал.

Нет, богатство само по себе его не интересовало, и мне это было хорошо известно. Не думала я и того, что ему захотелось бы стать влиятельным и могущественным. И знала, что он вообще-то предполагал в будущем отправиться на север, подыскать место, где можно осесть.

Но ведь он уже был когда-то лэрдом. Он почти ничего не рассказывал мне о том времени, которое провел в тюрьме, но кое-что все же говорил, и это засело в моей памяти. Он сказал о тех людях, которые делили с ним заключение: «Они были моими. И необходимость заботиться о них привязывала меня к жизни». И еще я помнила, что Ян-старший написал о Саймоне Фрезере: «Забота о своих людях — вот все, что теперь связывает его с жизнью».

Да, Джейми нуждался в людях. В людях, которыми можно руководить, о которых можно заботиться, которых можно защищать и вместе с которыми бороться. Но не владеть ими.

Мы наконец миновали фруктовый сад, все еще молча, и пошли по длинной дорожке, окруженной с обеих сторон бордюром из душистых трав и цветов, и нас окутали запахи лилий и лаванды, анемонов и роз, настолько опьяняющие, что хотелось упасть на это пышное ложе, состоящее из душистых лепестков.

Ох, да, Речная Излучина была воистину садом земных наслаждений… но я слишком хорошо помнила своего чернокожего друга, на попечение которого оставила дочь.