Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я думаю, это могло бы стать великим шансом, — сказала я наконец, и мне самой показалось, что мой голос звучит слишком напряженно и неестественно. — Если ты будешь отвечать здесь за все…
— Моя тетушка отнюдь не дура, — с легким раздражением в тоне перебил меня Джейми. — Она сделает меня наследником, но отнюдь не владельцем имения. Она будет использовать меня для таких дел, с которыми не может справиться сама… но я останусь просто мышкой в ее коготках. Конечно, она будет интересоваться моим мнением, выслушивать мои советы; но ничего не произойдет, если она того не пожелает. — Джейми резко встряхнул головой, словно пытаясь избавиться от какой-то навязчивой мысли. — Ее муж умер. Любила она его или нет, теперь не имеет значения, — она стала хозяйкой имения и ни перед кем не обязана держать ответ. И она слишком наслаждается вкусом власти, чтобы вот так запросто взять, да выплюнуть лакомый кусочек.
Он с абсолютной точностью оценил характер Джокасты Камерон, а соответственно и те мотивы, что таились за ее планами. Ей нужен был какой-нибудь мужчина; кто-нибудь, кто может поехать в те части ее владений, куда ей самой не добраться, кто-то, кто будет договариваться с британскими военными моряками, кто управится с рутинными делами большого имения, которые ей самой не под силу из-за ее слепоты.
И в то же время она не имела ни малейшего желания обзаводиться новым мужем; она не желала, чтобы кто-то лишил власти и указывал ей, что делать. Если бы Юлисес не был рабом, он мог бы действовать от ее имени, — но он, хотя и мог быть глазами и ушами, не вправе был стать ее руками.
Таким образом Джейми представлял собой безупречную кандидатуру: он был сильным, опытным человеком, способным завоевать уважение общества, умеющим добиться послушания подчиненных. Он знал, как управляться с землей и людьми. Более того, это был человек, связанный с Джокастой родственными узами и обязательствами, так что он мог бы выполнять ее приказания, сам оставаясь абсолютно безвластным. Он бы пребывал в рабской зависимости от ее милостей, ожидая щедрой взятки в виде Речной Излучины; но это был бы такой долг, который незачем платить, пока все земное не перестанет касаться Джокасты Камерон.
Я слушала Джейми, и в моем горле постепенно распухал огромный ком. Я не смогу, думала я. Мне с этим не справиться. Но я не могла пойти и на другое; я не могла потребовать, чтобы он отказался от предложения Джокасты, потому что тогда бы он отправился в Шотландию, навстречу неминуемой смерти.
— Я не могу тебе советовать, я не знаю, что тебе делать, — сказала я наконец, и мой голос прозвучал так тихо, что его едва можно было расслышать сквозь плеск весел.
Впереди показался небольшой водоворот, и в нем кружилось упавшее в воду дерево; его ветви цеплялись за всякую ерунду, плывшую вниз по течению. Джейми сосредоточил свое внимание на веслах и осторожно вывел лодку на спокойную воду. Потом перестал грести, вынул весла из воды и промокнул рукавом вспотевший лоб, тяжело дыша от напряжения.
Над землей царила тихая ночь; лишь негромко плескалась вода, да время от времени дно лодки с шорохом задевало ветки затонувших деревьев.
Наконец Джейми поднял руку и коснулся моего подбородка.
— Ты — мое сердце, Сасснек, — мягко сказал он. — И твоя любовь — моя душа. Но ты права; ты не можешь быть моей совестью.
Несмотря ни на что, я почувствовала внезапный подъем духа, как будто некая невыносимая ноша свалилась с моих плеч.
— О, как хорошо! — невольно воскликнула я. — Для меня бы это было просто ужасно.
— А, вот как? — Он вроде бы слегка удивился. — Так ты меня считаешь ужасным злодеем, да?
— Ты лучший из всех людей, с какими я вообще встречалась в жизни, — заявила я. — Просто я хотела сказать… ну, это очень трудно — когда пытаешься жить среди чужого народа. Пробуешь объяснить им свои идеи насчет того, что правильно, а что — нет… Конечно, ты делаешь это ради ребенка, и ты прав, но все равно, это чудовищно тяжелый труд. Я не могу сделать это за тебя — даже и попытаться было бы ошибкой.
Похоже, я сумела его озадачить. Он довольно долго сидел молча, повернувшись в сторону.
— Ты в самом деле считаешь меня хорошим человеком? — спросил он наконец. И в его голосе прозвучала некая странная нота, смысла которой я не поняла.
— Да, — ответила я без колебаний. — И добавила, полушутя: — А ты не такой?
И снова последовала долгая пауза, а потом Джейми чрезвычайно серьезно сказал:
— Нет, я, пожалуй, не такой.
Я уставилась на него, утратив дар речи, не обращая внимания на то, что мой рот сам собой открылся.
— Я человек, склонный к насилию, и это дело у меня отлично получается, — негромко произнес Джейми. Он положил руки на колени; крупные руки, умевшие с легкостью держать меч и кинжал, способные вышибить дух из любого человека. — И ты такая же… или могла бы стать такой.
— Но ты никогда не делал ничего такого, если тебя не вынуждали обстоятельства!
— Нет?
— Ну, мне так кажется… — пробормотала я, но пока я произносила эти слова, меня уже охватили сомнения. Ведь даже если он убивал по необходимости, разве на его душе не остался отпечаток всех этих деяний?
— Ну, надеюсь, ты все-таки не ставишь меня на одну доску с таким человеком, как Стефан Боннет? — спросил Джейми. — А он ведь тоже может заявить, что действовал по необходимости.
— Ну, если ты думаешь, что у тебя есть хоть капля общего со Стефаном Боннетом, ты здорово ошибаешься, — твердо сказала я.
Джейми с оттенком нетерпения пожал плечами, поерзал на узкой лодочной скамье.
— Я и Боннет не так уж и отличаемся друг от друга, если не считать того, что у меня есть чувство чести, а у него — нет. Иначе что удержало бы меня от того, чтобы стать вором? — довольно резко произнес он. — От ограбления тех, кого я мог бы ограбить? А ведь у меня это в крови; один из моих дедов построил Леох на золото, которое он добыл грабежом на горных дорогах. А другой построил свое благополучие на костях женщин, которых брал силой из-за их богатства и титулов.
Он выпрямился и расправил плечи, и его крупное тело закрыло от меня мерцающую воду по другую сторону лодки. Потом вдруг схватил весла, лежавшие у него на коленях, и швырнул их на дно лодки с таким грохотом, что я подпрыгнула.
— Мне уже перевалило за сорок пять! — воскликнул он. — В таком возрасте человек уже должен осесть на одном месте, правда? Ему следует иметь дом, и клочок земли, чтобы прокормиться, и немножко денег, отложенных на старость, так? — Он глубоко вздохнул; я видела, как натянулась ткань белой рубашки на его груди. — Ну так вот, у меня нет дома. Или земли. Или денег. Ни фермы, ни кусочка леса, нет даже коровы или овцы, свиньи или хотя бы козы! У меня нет крыши над головой, у меня нет даже собственного ночного горшка!
Он хлопнул себя ладонями по бедрам, заставив лодку вздрогнуть.
— У меня нет даже собственной приличной одежды!