Мысли о Джо Эбернети и Брианне породили во мне странное чувство, будто в глазах у меня начало двоиться, будто я нахожусь сразу в двух местах. В моей памяти отчетливо всплыли лица Джо и Брианны, мой внутренний слух улавливал их голоса. И в то же время я видела человека, шедшего рядом со мной, и килт, колыхавшийся при каждом его шаге, и его голову, склонившуюся под грузом тяжких мыслей.

И он был моим искушением. Джейми. Для меня не имели значения мягкие постели и нарядные комнаты, шелковые туалеты или социальное положение. Только он, Джейми, имел для меня смысл.

Если он не примет предложения Джокасты, он должен будет заняться чем-то другим. А «что-то другое» было, скорее всего, опасным и завлекательным предложением губернатора Трайона дать ему земли и людей. Но в определенном смысле это было лучше, чем щедрый дар Джокасты: ведь тогда Джейми сможет строить мир по собственному плану, и создавать наследство для Брианны. Если, конечно, он проживет достаточно долго, чтобы осуществить задуманное.

Я все еще продолжала пребывать на двух уровнях. На одном уровне я слышала шорох килта, задевавшего мое платье, ощущала влажный жар тела Джейми, — оно было даже горячее окружавшего нас раскаленного воздуха. Я ощущала пряный запах Джейми, и этот запах вызывал во мне желание вырвать Джейми из его глубокой задумчивости, снять с него пояс, бросить на траву плед — и прижаться к его груди, вдавить в нее мою грудь, и слиться с ним среди пышной сочной зелени… и заставить его думать обо мне.

Но на другом уровне, на уровне воспоминаний, я ощущала запах тисовых деревьев и свежий морской ветер, и под моими пальцами была не теплая кожа, а холодный, гладкий гранит надгробия с его именем.

Я продолжала хранить молчание. Джейми тоже.

Мы уже сделали полный круг и снова вернулись к берегу реки, где серые каменные ступени вели вниз, исчезая в мягко плескавшихся волнах. Даже так высоко по течению ощущались слабые отзвуки прилива.

У ступеней была привязана лодка; маленькая весельная лодка, весьма подходящая для рыбалки в одиночестве или для неторопливой прогулки.

— Не хочешь прокатиться по реке?

— Конечно, почему бы и нет? — Я подумала, что Джейми, похоже, испытывает то же самое желание, что и я: уйти подальше от дома и Джокасты, на такое расстояние, чтобы можно было наконец разобраться в собственных мыслях, не опасаясь, что кто-то тебе помешает.

Я спустилась следом за Джейми вниз, держась за его руку, чтобы не поскользнуться.

У самой воды он повернулся ко мне и обнял. Поцеловав меня, очень нежно, он ненадолго замер, прижавшись подбородком к моей голове.

— Я не знаю, — сказал он тихо, отвечая на мой молчаливый вопрос. А потом спрыгнул в лодку и протянул мне руку.

* * *

Джейми продолжал молчать и тогда, когда мы уже плыли по реке. Ночь была темная, безлунная, но звезды, отражавшиеся в воде, давали достаточно света, чтобы различать окружающее, — после того, как глаза привыкли к мерцанию серебристых огоньков в воде и шевелению теней, отбрасываемых деревьями на берегу.

— Ты ничего не хочешь сказать? — спросил наконец Джейми, довольно резким тоном.

— Но ведь не мне решать, — ответила я, чувствуя, как у меня что-то сжимается в груди… и корсет был тут совершенно ни при чем.

— Не тебе?

— Это твоя тетушка. Это твоя жизнь. И ты должен сам сделать выбор.

— А ты останешься простым наблюдателем, так? — он хмыкнул при этих словах и резко взмахнул веслами. — Разве это и не твоя жизнь тоже? Или ты не намерена остаться со мной, в конце концов?

— О чем ты? — пораженная, спросила я. — Как это — не намерена остаться?

— Возможно, для тебя это уж слишком… — Он низко наклонил голову, налегая на весла, и я не видела его лица.

— Если ты имеешь в виду то, что случилось на лесопилке…

— Нет, не это, — теперь он откинулся назад, плечи под рубашкой напряглись, Джейми несколько кривовато улыбнулся мне. — Смерть и великие катастрофы тебя не слишком пугают, Сасснек, я это знаю. Но вот мелочи… изо дня в день, изо дня в день… Я ведь вижу, как ты морщишься, когда чернокожая горничная расчесывает твои волосы, или когда мальчишка-раб забирает твои туфли, чтобы почистить. А есть еще рабы на производстве терпентина. Это тебя тревожит, разве нет?

— Да. Тревожит. Я… я не могу владеть рабами. Я ведь объясняла тебе…

— А, конечно! — Он ненадолго перестал работать веслами, отбросил с лица упавшие волосы, и прямо, твердо посмотрел мне в глаза. — Но если я решу остаться здесь Сасснек… останешься ли ты со мной, чтобы просто наблюдать, ничего не предпринимая, — потому что изменить что-либо невозможно, пока моя тетушка не умрет. А это, возможно, произойдет не скоро.

— Что ты хочешь сказать?

— Она ни за что не даст свободу своим рабам… да и как бы она это сделала? И я не смогу этого сделать, пока она жива.

— Но если ты унаследуешь это имение… — я замолчала, полная сомнений. Тема смерти Джокасты была, безусловно, отвратительной, но… но тут я подумала еще и о том, что тетушке лишь слегка перевалило за шестьдесят, и если не считать слепоты, здоровье у нее просто отменное, а значит, в ближайшие годы нечего и думать о каких-то переменах.

Я вдруг поняла по-настоящему, что именно подразумевал Джейми… Смогу ли я принять такую жизнь, жизнь рабовладелицы — день за днем, месяц за месяцем, год за годом? Ведь невозможно вечно делать вид, что я тут ни при чем, прятаться за уютной мыслью, что я здесь всего лишь гость, посторонний наблюдатель…

Я быстро прикусила губы, чтобы у меня не вырвалось мгновенное отрицание.

— Да и потом, это не так-то легко вообще, — продолжил Джейми, как бы отвечая на мои возражения. — Разве ты не знаешь, что рабовладелец не может отпустить своих рабов на волю без письменного разрешения Законодательного собрания?

— Он что?.. — я тупо уставилась на Джейми. — Почему не может?

— Владельцы плантаций постоянно боятся вооруженного восстания чернокожих, — пояснил Джейми. — Ты их за это осуждаешь? — язвительно добавил он. — Рабам запрещено иметь оружие, кроме того, что является инструментом для работы, — ну, вроде ножа для подсечки деревьев, да и то закон о кровопролитии охраняет от, так сказать, неправильного использования подобных предметов. — Он грустно покачал головой. — Нет уж, последнее, что может позволить Законодательное собрание, так это освобождение большой группы чернокожих, которые тут же разбегутся по всем штатам. И даже если кто-то действительно захочет отпустить на волю хотя бы одного из своих рабов, и получит на это разрешение, — этому освобожденному рабу прикажут в кратчайшие сроки покинуть колонию… или же его вправе задержать и вновь обратить в рабство любой, кому только это вздумается.

— Так ты уже думал обо всем этом, — медленно произнесла я.

— А ты разве нет?

Я промолчала. Я опустила руку в воду, и невысокая мягкая волна вспухла у моего запястья. Нет, я не думала о подобной перспективе. Во всяком случае, не обдумывала ее намеренно, сознательно, — потому что не желала встать лицом к лицу с тем решением, которое мне теперь предстояло принять.