Ввухх!!!

Шестопер едва не поразил Павла в голову, и сразу же – с другой стороны – просвистела над ухом секира. О, эти парни уже кое-чему научились, война кого хочешь научит. Иное дело, что они оказались слишком уж велики для столь небольшой хижины. Не развернуться! Для шестопера, и уж – тем более – для секиры – замах нужен, да не абы какой. Саблей тоже неплохо с размаха, но… можно и колоть.

Что Павел и сделал – резко выбросил руку вперед, ударил… раскроив оглоеду с секирой брюхо!

Бедолага завыл, выпустил свое оружие, с громким стуком упавшее на пол. В воздухе запахло дерьмом, полезли наружу сизые, с кровавыми ошметками, кишки… На них, замахнувшись, и поскользнулся тот, что был с шестопером. Упал… И успевшая уже высвободиться Полинка приласкала его по башке тяжелой дубовой скалкой… Не могла отстать – все била, била, била…

– На тебе, на! Получай, получай, получай!

Темные растрепанные волосы ее раскинулись по плечам, раскраснелись щеки… Ах, до чего же красивая!

– Ну, хватит, Полина…

– Что?

Девушка повернулась…

И тут донесся вдруг звук трубы: играли сигнал тревоги – хейнал.

Полина прислушалась:

– С костела Святой Марии трубят. Случилось что-то.

– Верно, татары пошли на штурм, – вслух предположил молодой человек и вдруг замер, заметив на левой груди девушки, чуть пониже соска – небольшую коричневую родинку. Такую же, как и…

Весна – лето 1241 г. Польша – Адриатическое море

– Ой! – Полина резко зарделась и поспешно прикрыла руками грудь. – Не смотри, Павел, пожалуйста… Я сейчас оденусь.

Она склонилась над сундуком – такая худенькая, родная. Ремезов отвернулся…

Бах!!!

С треском захлопнулась дверь, донесся снаружи чей-то торжествующий хохот.

– Что там такое? – Полинка проворно натянула рубаху… ту самую, белую, праздничную – с петухами.

Ремезов бросился в дверь… И ту же – замер, быстро отодвинув девчонку в угол… где только что валялся Охрятко. Валялся… Но вот теперь – исчез, сгинул! Воспользовался обстановкой, сбежал – и привел с собой других лиходеев, слышно было, как скрипел во дворе снег. Кто-то осторожно подкрадывался к дому, вот остановился, замер… толкнул дверь.

Павел ударил саблей… едва успев в самый последний момент направить клинок в сторону:

– Господи, Петр! Ты как здесь?

– Ищем тебя! Беда, пане – татары пошли на штурм! Вот мы с Яковом за тобой и… Подумал – вдруг ты здесь?

– Правильно подумали! Уходим, – убрав саблю в ножны, Ремезов схватил Полину за руку.

И тут вдруг заметил, как в углу – в том, где так недавно валялся рыжий изгой – что-то тускло блеснуло. Павел быстро нагнулся… Пайцза! Видать, выронил, отщепенец! А вот и прибрать к рукам – может, еще и сгодится.

Сунув пластинку с кречетом в привешенный к поясу кошель, молодой человек махнул рукою:

– Нечего тут больше делать, идем. Да! По пути пани в костел Святого Анджей доставим, это ж рядом, так?

– Так… А эти? – удивленно округлив глаза, шляхтич кивнул на окровавленные трупы. – Может, убрать, прикопать?

– Не надо, – переступая порог, сквозь зубы бросил боярин. – Скоро тут все огнем гореть будет.

Ох как ныла скула, прямо выскакивала. И еще два передних зуба шатались. И удар же у этого лиходея Павлухи! Ух, как звезданул, гадина. Еще б немного – и выставил бы зубки, ходи потом щербатым. Плевать да свистеть удобно, а вот мослы грызть – не очень. Ладно, бог даст, еще посчитаемся. Хорошо – не саблей, кулаком ухнул. Если б саблей, то… Так голова и покатилась бы. Повезло, чего уж. Ничего, скоро тут татары будут, скоро… уж тогда поглядим! А что Пахомки с Карякой больше в живых нету – так то и славно, мешать не будут, да и делиться с ними подарками монгольскими не придется. А боярину Телятникову уж всяко, найдется, что обсказать… если вообще к нему возвращаться. Поглядим! Эх, жаль, Полинка корвища нетронутою осталась. Пока не тронутою – ежели татары в город ворвутся, тогда…

Гнусно ухмыляясь, Охрятко сунул рук за пазуху… и жутко, с остервенением выругался. Потерял пайцзу-то, выронил! Вернуться, поискать? Ага… смерти своей поискать – в доме-то три оглоеда, это не считая девки.

Ладно… попозже. А сейчас как можно быстрей к воеводе, раз уж пайцзы нет, так безопаснее будет – с ним.

Услышав хейнал, пан Краян тут же снял висевший на стене лук и распахнул окошко. Тяжело стукнулись о стену свинцовые, со слюдой, переплеты. Ничего, татарским-то наместником можно будет и стекло в окна вставить. Дорогое, богемское, чтоб все соседи завидовали. Ничего… татары, татары скоро уже…

А, это чертов хейнал… ну, погоди!

Совсем рядом, на невысокой колокольне маленького храма Святой Марии виднелась щуплая фигурка сигнальщика, совсем еще юного паренька в смешной, явно великоватой ему, шапке, из-под которой выбивались непослушные локоны. Никакой кольчуги, один кургузый немецкий кафтанчик… дурачок!

Воевода спокойно прицелился и отпустил тетиву…

Просвистела стрела, и рвущий душу хейнал резко оборвался.

– Ну, вот так, – услышав почтительный стук в дверь, пан Краян поспешно убрал лук и колчан со стрелами в большой, стоящий напротив окна сундук и закрыл ставни.

Стук повторился.

– Кто там еще? – усевшись в кресло, недовольно пробурчал воевода.

– К вам посланец с Сандомирской башни, пан, – войдя, с поклоном доложил слуга. – Видать, что-то важное.

– Важное? – пан Краян лениво потянулся. – Что в этом городе может быть важным? Ладно, сейчас приму. Пусть обождет немного… Ну?

Слуга все еще не уходил, и воевода недовольно прищурился:

– Еще что-то?

– К вам еще один посетитель, пан. Рыжий, одет, как простолюдин. Говорит, вы его знаете.

– Знаю, знаю, – пан Краян отмахнулся, словно от надоедливой мухи. – Пусть тоже ждет. Спешка – она любому делу вредна.

– То так, пане, то так, – закрывая за собой двери, охотно согласился слуга.

Монгольские войска ворвались в город к вечеру, проломив пару ворот и стены близ Сандомирской башни. Стоны умирающих, дымы пожарищ, шайки мародеров и все еще сопротивляющиеся неистовой мощи захватчиков ополченцы. Город – посад – уже был обречен, шансы оставались лишь у Вавельского кремля-замка.

Павел, конечно, предвидел, что все оно так и будет, не знал лишь подробностей, да и никак не думал, что все произойдет так быстро. Вчера еще Краков был свободным городом, а сегодня…

Несмотря ни на что, Павел сражался – естественно, на стороне горожан, тех, кто ему верил – надеясь лишь на то, чтобы не попался под горячую руку кто-то из хороших знакомых – смоляне юного князя Михайлы или, скажем, Ирчембе-оглан. Пока, слава богу, не попадались, пока наседали одни узкоглазые – половцы или булгары Гази Бараджа. Впрочем, многие из и тех и других имели вполне европеоидный облик.