Ваш А. Суворин

P.S. Была ли у Вас повесть «Рассказ Плисмылькова»?[527][528]

«Вестник Европы» выходил по первым числам. Письмо Суворина помечено 1 мая: надо отдать должное его оперативности. На следующий день «Новое время» начинает новый полемический раунд: «…со стороны г. Стасюлевича совсем уже дурно, что он различными лживыми изворотами старается утвердить достоверность явного журнального вздора»[529]. Ещё через день редакция «Вестника Европы» уличается и в «некотором литературном невежестве»[530].

«Довольны ли Вы тем, что написал Буренин о кайме, – спрашивал Суворин Достоевского в своём неопубликованном письме от 12 мая, – или Вы желали бы, чтоб объявить от Вашего имени, что это ложь? Признаться, я не решился это сделать, думая, что Вы, пожалуй, раздумаете. Но я нашёл все альманахи при “Современнике”, в одном из них Ваш крошечный рассказ совсем не под тем названием, под которым объявил “Вестник Европы”, а в “Современнике” Ваш рассказ на 10 страничках, в письмах и больше – ничего»[531].

«Насчёт глупенькой “каймы” не знаю, что Вам и сказать, – отвечает Достоевский Суворину уже из Старой Руссы. – Словами в “Новом времени” (о кайме) я конечно доволен. Если сам что-нибудь напишу, то когда-нибудь потом, когда начну мои “Литературные воспоминания” (а их я начну непременно). Но если бы теперь Вы, например, как издатель газеты, поместили бы всего пять строк в том смысле, что: “мы-де получили от Ф. М. Достоевского формальное заявление, что никогда ничего подобного рассказанному в «Вестн. Европы» (насчёт каймы) не было и не могло быть”, и проч. и проч. (формулировка по Вашему усмотрению), то я был бы Вам весьма за это благодарен»[532].

В номере от 18 мая Суворин поместил подобное заявление, снабдив его краткой фактической справкой: «Никакого “Рассказа Плисмылькова” нет ни в “Сочинениях” Достоевского, ни в “Современнике”»[533]. На этом полемика оборвалась.

Через год Анненков, как уже говорилось, повторит свою версию в отдельном издании мемуаров (сняв, естественно, фразу о том, что требование каймы получило-таки полиграфическое воплощение). И он не остался в одиночестве: в той или иной форме о «кайме» упоминают И. Панаев, Д. Григорович, К. Леонтьев…

Настойчивость упоминаний (причём весьма авторитетных) заставляет отнестись к этой истории с сугубой осторожностью.

Едва ли подлежит сомнению, что каймы физически не существовало. С другой стороны, известно, что в 1846 году появилось и ходило по рукам послание, написанное Некрасовым и Тургеневым (якобы от имени Белинского) и адресованное Достоевскому. В этом послании Белинский усердно просил автора «Бедных людей» «уделить» ему новое свое произведение. Послание это заканчивалось следующим образом:

Вопрос поэтому надлежит поставить так: являются ли все упоминания о кайме абсолютным вымыслом или же здесь присутствует некое фактическое «зерно» – хотя бы и давшее впоследствии довольно развесистые всходы.

Позволим высказать одну гипотезу.

Некрасов, помещая в 1846 году «Бедных людей» в «Петербургском сборнике», прекрасно понимал, что именно они – «гвоздь» предполагаемого издания. И действительно выделяет повесть, открывая ею свой альманах.

Но этого мало. Некрасов, оказывается, намеревался «отличить» «Бедных людей» ещё неким образом. Он ведёт переговоры с художником П. П. Соколовым об иллюстрациях для первой повести Достоевского. Этот факт, который никогда прежде не связывался с интересующим нас сюжетом, приводит в своих воспоминаниях не кто иной, как сам Соколов:

«…Некрасов… нервно начал ходить по комнате, лихорадочно потирая себе руки, заговорил: – “Так вот, г. Соколов… главною вещью этого «Альманаха» и самою выдающеюся будет повесть Достоевского «Бедные люди»; уж Вы, пожалуйста, постарайтесь передать эти бесподобные типы”».

Итак, выясняется, что при подготовке «Петербургского сборника» речь действительно могла идти о каком-то выделении «Бедных людей». Но дело в том, что подобная инициатива исходила вовсе не от Достоевского! Она принадлежала издателям альманаха.

«По моему совету, – продолжает Соколов, – Некрасов решил ограничиться одним заглавным листом; это было бы и дешевле и скорее могло быть исполнено. На большом листе я собрал все цветы поэзии этого альманаха в виде большого букета с группою из повести “Бедные люди”»[534].

Откроем «Петербургский сборник». Никаких иллюстраций Соколова там нет. Есть несколько рисунков А. Агина, гравированных на дереве Е. Бершадским, но они вовсе не относятся к «Бедным людям».

И всё же какие-то иллюстрации существовали, хотя ни один исследователь не видел их воочию. Зато ими любовался в марте 1846 года сотрудник «Северной пчелы», о чём он и поспешил поведать читателям:

«На Невском проспекте, в многолюдной кондитерской Излера всенародно вывешено великолепное карточное объявление о “Петербургском сборнике”. На вершине сего отлично расписанного яркими цветами объявления, по сторонам какого-то бюста красуются спиной друг к другу фигуры “Макара Алексеевича Девушкина” и “Варвары Алексеевны Добросёловой”, героя и героини повести Достоевского “Бедные люди”. Один пишет на коленях, другая читает письма, услаждающие их горести»[535].

Таким образом, иллюстрации Соколова (или кого-то другого) не попали в текст, а были использованы лишь для рекламного объявления. Логично допустить, что Достоевский был огорчён этим обстоятельством.

Разумеется, эти огорчения не могли укрыться от другого участника «Петербургского сборника» – двадцатисемилетнего И. С. Тургенева. Он, как было сказано, пишет вместе с Некрасовым язвительное «Послание к Достоевскому». Ни в каких других текстах Тургенева упоминания о кайме более не встречаются.