Монастырь — не лучшее место для детей, а я не могла даже представить себе, что никогда больше их не увижу.

Чезаре остановился, с восхищением посмотрел на сестру.

— А может, ты чего-то не учла? Может, в новой жизни тебе будет что-то мешать?

Тень озабоченности проскользнула по ее лицу.

— Есть одна маленькая проблема, разрешить которую я так и не смогла. И хотя это сущий пустяк в сравнении с остальным, меня это печалит.

— Мне подвергнуть тебя пытке, чтобы вызнать правду, или ты скажешь добровольно, а я, возможно, смогу помочь?

Лукреция покачала головой.

— Я не смогу называть моего нового мужа Альфонсо, не вспомнив прежнего, который навсегда остался в моем сердце. И я так и не решила, как изменить его имя, обращаясь к нему.

Глаза Чезаре весело блеснули.

— Не такая уж это и проблема, и я, возможно, знаю, как тебе поступить. Ты говоришь, что он сын своего отца, так почему бы тебе не называть его Сонни[13]? Первый раз назови его так в супружеской постели, с любовью, и он поверит, что это ласковое прозвище.

Лукреция наморщила носик, громко рассмеялась.

— Аристократа до мозга костей, д'Эсте, назвать Сонни? — но чем дольше она об этом думала, тем более привлекательным казалось ей предложение Чезаре.

Они дошли до конца старого пирса, на котором детьми ловили рыбу, с которого прыгали в воду, плескались, наслаждаясь полной свободой, доступной только детям.

Здесь сидел их отец, наблюдая за ними, оберегая их, в его присутствии они чувствовали себя в полной безопасности.

И теперь, много лет спустя, они сидели на том же пирсе, смотрели на подернутую рябью воду, сверкавшую миллионами маленьких бриллиантов в лучах послеполуденного солнца. Лукреция привалилась к брату, он обнял ее.

— Чез, — голос ее звучал серьезно, — я слышала, что случилось с Филофилой.

— Да? — бесстрастно ответил Чезаре. — Его смерть огорчила тебя? Он не питал к тебе любви, иначе не писал бы столь мерзкие стишки.

Лукреция повернулась, коснулась его лица.

— Я это знаю, Чез. И, полагаю, должна поблагодарить тебя за все то, что ты делаешь, чтобы защитить меня. После долгих раздумий я могу даже понять смерть Альфонсо.

Но я боюсь за тебя. Не слишком ли легко ты в последнее время убиваешь? Не следует ли тебе подумать о спасении души?

Чезаре объяснил ей, что к чему:

— Если есть Бог, как описывает Его Святейший Папа, Он не запрещает убивать, иначе не было бы войн за веру.

Заповедь «Не убий» означает одно: убийство без достаточной на то причины — грех. Мы же знаем, что повесить убийцу — совсем не грех.

— Чез, а мы это знаем? — Лукреция отодвинулась, чуть повернулась, чтобы смотреть ему в глаза, этот разговор имел для нее особую важность. — Не много ли мы на себя берем, когда решаем, какая причина достойная, а какая — нет? Неверные считают, что достойно убивать христиан, христиане — неверных.

Вновь Чезаре ответил не сразу, взгляды сестры, как обычно, забавляли его.

— Креция, я стараюсь не убивать ради удовлетворения личных амбиций, только ради нашего общего блага.

Глаза Лукреции наполнились слезами, но голос остался твердым.

— Значит, будет еще много убийств?

— На войне — обязательно, Креция. Но и помимо войны иногда приходится забирать жизнь, ради доброго дела и, разумеется, чтобы уберечь нас от беды, — и он рассказал ей о том, как принимал решение повесить солдат, укравших двух куриц в Чезене.

Лукреция замялась, прежде чем продолжить. Доводы Чезаре не убедили ее.

— Меня это тревожит, Чезаре, потому что «добрые дела» ты можешь использовать как предлог для убийства неудобных тебе людей. А таких очень много.

Чезаре оглядел гладь озера.

— Нам всем повезло, что ты не мужчина. Сомнения стреноживают тебя, Креция, а это мешает принимать решения и действовать на их основе.

— Ты совершенно прав, — задумчиво ответила Лукреция. — Я действительно не уверена, какое дело надо считать плохим, а какое… — она и впрямь уже не знала, что есть зло, особенно если оно пряталось в темных закоулках души тех, кого она любила.

* * *

Когда розовый закат разлился над озером, Лукреция взяла брата за руку, и по тропе они пошли к охотничьему домику. Раздевшись донага, легли на белый пушистый ковер перед камином, в котором уютно потрескивал огонь.

Чезаре наслаждался, лаская полные груди сестры, ее мягкий живот. Она превратилась в зрелую женщину, и его еще сильнее тянуло к ней.

— Чез, сними маску перед тем, как поцелуешь меня, — нежным, любящим голосом попросила Лукреция. — С маской у меня нет уверенности, что это ты.

Улыбка сбежала с его губ, глаза потемнели.

— Я не смогу любить тебя, если увижу, что твои глаза наполняет жалость при виде моего изрытого оспинами лица. Мы с тобой, возможно, последний раз, и я не хочу портить удовольствие, которое могу получить.

— Клянусь, что не буду смотреть на тебя с жалостью, — заверила его Лукреция. — Может, даже засмеюсь, и ты, наконец, прекратишь этот дурацкий маскарад. Я же люблю тебя с того момента, как открыла глаза, а ты стоял надо мной, улыбаясь. Я играла с тобой, купалась, когда мы росли вместе. Ты казался мне таким красавцем, что я отворачивалась, боясь ослепнуть. Я видела тебя, когда у тебя было тяжело на сердце, а в глазах стояла такая грусть, что мне самой хотелось плакать. Но я никогда не буду любить тебя меньше, ценить меньше из-за каких-то шрамов на лице.

Она наклонилась над ним, и, когда их губы встретились, по ее телу пробежала дрожь. Она подняла голову, вновь заглянула ему в глаза.

— Я хочу прикасаться к тебе, видеть твои веки, сомкнутые в экстазе, пробежаться пальцами по носу, почувствовать сладость твоих губ. Я не желаю, чтобы между нами оставалась преграда, брат мой, возлюбленный, друг.

Ибо с этой ночи вся оставшаяся во мне страсть достанется только тебе.

Чезаре сел и медленно снял маску.

* * *

Лукреция вышла замуж за Альфонсо д'Эсте через представителя последнего. Вместе с брачным контрактом он прислал свой маленький портрет. Лукреция увидела на нем высокого, сурового вида мужчину, симпатичного, но держащегося очень сдержанно. Художник изобразил его в темной форме армии Феррары, с медалями и орденскими ленточками. Полоска усов под красивым длинным носом.

Черные, курчавые волосы, словно приклеенные к голове: не выбивалась ни одна прядка. Она не могла представить себе этого Альфонсо полностью, без остатка предающегося любви.

По достигнутой договоренности встретиться с ним ей предстояло в Ферраре, где молодые и собирались жить.