– Чего это вы не по-нашему вдруг заговорили? – поинтересовался он, продолжая целиться в голову пленника.

– Слова из песни, – прохрипел Виталий. – В смысле бэнд начинает играть.

– А! – протянул Леха. – Ну, пусть играет ваш бэнд, мне не жалко.

Откуда было знать этому придурку о том, что классические рок-н-ролльные тексты строятся на двусмысленностях и иносказаниях? Поется про оркестр, который начинает играть, а подразумевается совсем другое. События набирают ход, вот что имел в виду Сергей. Заваривается каша, проще говоря. Значит, он понял, что Виталий и Тамара попали в беду. Он спешит на помощь. Вопрос в том, успеет ли он вмешаться вовремя? И сумеет ли справиться с вооруженным противником?

– Когда он будет? – спросил Леха, выпрямляясь во весь рост.

– Через час, ты же сам слышал, – откликнулся Виталий, уронив голову на пол. Затекшей шее было уже невмоготу держать голову на весу. Позвоночник изнывал под навалившейся на него тяжестью. Руки-ноги перестали ощущаться, как будто их не стало.

Виталий предполагал, что Сергей явится на выручку значительно раньше, чем пообещал, но очень сомневался в том, что сумеет выдержать эту пытку хотя бы еще минут пятнадцать.

– Убрал бы диван, что ли, – пробормотал он, кусая губы, чтобы не показать, как ему тяжко. – Я никуда не убегу. Не брошу жену в беде, понимаешь?

– О! – оживился Леха. – Хорошо, что напомнил. А то не знаю, чем себя занять.

Расстегивая на ходу штаны, он направился к Тамаре, которая, услышав его слова, замычала и попыталась откатиться в сторону.

– Молодец, – похвалил ее Леха. – Позы менять нужно. Врачи рекомендуют.

– Мозги тебе поменять нужно! – выкрикнул Виталий. – Хотя бы на бычьи, если других при раздаче не нашлось.

– Заткнись, тля, пока я за тебя самого не взялся! – процедил Леха.

– Кто? Ты? А ну иди сюда, урод! Я тебе кадык вырву! Зубами!

Поднатужившись, Виталий неистово изогнулся в своем рулоне, стремясь во что бы то ни стало сбросить со своей спины диван. Постанывая от напряжения, он приподнимался и падал, приподнимался и падал, не обращая внимания на хруст собственных позвонков. Оказалось, сил у него оставалось еще предостаточно. Если не для того, чтобы освободиться, то хотя бы для того, чтобы отвлечь внимание противника на себя. Тот, отшвыривая с дороги перевернутые стулья, уже спешил к пленнику, когда диван, покачавшись в неустойчивом равновесии, шумно опрокинулся на пол.

В глазах Виталия сделалось темно – то ли от неимоверного напряжения, то ли от переполнявшей его слепой ярости. А потом в этой темноте расцвела яркая вспышка: это подоспел Леха, носивший на ногах ботинки, изготовленные как будто специально для того, чтобы пинать лежачих противников.

– Заглохни! – приговаривал он, суетясь вокруг неистовствующего Виталия. – Забью ведь гада такого, насмерть забью!

– Ты?! Меня?! Сопляк гитлерюгендовский!..

– З-з-заткнис-с-сь!!!

– Яйцеклеточное! Членоголовое!

– Замочу! – распалялся Леха, приплясывая рядом. – На тебе!.. Н-на!

Его ноги работали безостановочно, как будто он молотил ими не по человеческой голове, а по футбольному мячу. Лупил, лупил, а забить победный гол не удавалось. Потому что Виталий продолжал сыпать ругательствами, сатанея от ненависти и боли:

– Кретин недоразвитый!.. Мразь!.. Вошь патриотическая!

Лехины ботинки перед взором Виталия то отдалялись, то увеличивались, заслоняя собой весь мир. Он ничего не видел, кроме этих ботинок, раз за разом пинающих его в лицо. Едва не захлебываясь кровью, которую он уже едва успевал сглатывать, Виталий упрямо хрипел, рычал, выплевывал:

– Окорок отмороженный!.. Ходячая вырезка в штанах!.. Антрекот свинячий!..

– Ыть!.. Ы-ыть!.. Ты заткнешься или нет?!. Ыть!

Правый глаз Виталия взорвался болью и, кажется, лопнул. Передние зубы превратились в частокол острых обломков, царапающих распухший язык. Кровь шла носом, горлом, хлестала из обеих рассеченных бровей, хлюпала в ушных раковинах. А Виталий не замолкал ни на секунду, надеясь, что ублюдок в тяжеленных бутсах не успеет добраться до его жены. Он вдруг понял, что становишься необычайно живучим, когда перестаешь цепляться за эту самую жизнь. Что не так-то просто убить человека, который не боится умереть. Что при желании можно вынести все, когда настает время твоего главного испытания на прочность. Не сломаться. Не прогнуться. Победить любой ценой, даже не имея возможности отвечать ударом на удар.

Изловчившись, Виталий поймал зубами штанину Лехиных штанов и рванул ее на себя. Наверное, он прихватил ткань вместе с кожей, потому что Леха ойкнул и, шипя, подался назад. Но Виталий, кроша обломки зубов, не отпускал его и даже головой мотал от усердия, как бойцовский пес, вцепившийся в глотку врага.

– Анг! – хрипел он в слепой ярости. – Р-рунг!

– Отпусти, тля! – взвизгнул Леха. В его голосе звучала паника, хотя он был вооружен и руки у него не были связаны. – Отпусти меня, гад!

В глотке Виталия заклекотало. Он и сам не знал, то ли это торжествующий хохот из него толчками вырывается, то ли это бурлит набежавшая из носоглотки кровь. Да и какая разница!

Вывихивая шею, он еще раз рванул штанину на себя, да так, что Леха, всплеснув руками, опрокинулся навзничь. Грохнул кинескоп телевизора. Это Лехина голова протаранила экран. Он несколько раз дернул ногами, как лягушка, сквозь которую пропустили электрический ток, и замер.

Не веря своим глазам, Виталий еще несколько секунд лежал неподвижно, ожидая, что подошва Лехиного ботинка вот-вот начнет молотить его в лицо, но ничего подобного не произошло. Противник не подавал признаков жизни. Проломленный телевизор делал его похожим на какого-то кошмарного инопланетянина с квадратной головой. Или на вышедшего из строя робота.

Пожалуй, ни один самый страстный болельщик не поставил бы в этой схватке на Виталия. Разве что спьяну или из жалости. Но он все равно победил. Вопреки существующим правилам, наперекор здравому смыслу, несмотря на полное отсутствие шансов. Судьбе назло.

Так что это была его главная победа. Такая, которой можно потом гордиться до самой смерти, лишь бы только она не нагрянула слишком рано.

Всхлипнув, Виталий перевалился на бок и покатился по полу, спеша высвободиться из своего ру-лона.

– Сейчас, Томочка, – приговаривал он. – Совсем немного осталось, потерпи, пожалуйста.

После того как полковнику Ластовцу доложили, что во взятой под наблюдение квартире раздается шум борьбы, он сморщился, как будто хлебнул уксуса, и пожаловался:

– Изжога. Не надо было столько кофе пить на голодный желудок.

Старший лейтенант Неелов сочувствия не выразил. Заметил вскользь, разглядывая темные окна на втором этаже: