— Сейчас — ничего, — отвечает Высший Маг и, тут же подняв руку, чтобы предупредить возражения, продолжает: — Разумеется, я не собираюсь выжидать до бесконечности. Но неужели кто-то из вас и вправду хочет развязать зимнюю войну?

Все собравшиеся качают головами.

— Весной, как только расчистятся дороги, я лично отправлю в Спидлар силы вторжения. А за зиму нам следует елико возможно подорвать их торговлю и уменьшить влияние Отшельничьего. Мы должны постараться, — тут он улыбается Фиделу, — чтобы зима в Спидларе выдалась очень суровой.

— Спидлар нам не враг, — напоминает Фидел. — Наш истинный враг — Отшельничий.

— Разумеется, мы знаем своих врагов, — отзывается Джеслек, улыбаясь одними губами. — И их черед настанет.

— Такой мудрый и такой загадочный... — тихонько бормочет Ания, но под взглядом Джеслека умолкает и ежится. Фидел сглатывает, а Керрил отводит глаза и смотрит в окно.

Доррин поворачивается на койке, понимая, что пора вставать. Нужно доводить до ума горн в своей кузнице, и искать покупателя на игрушки, и выделить время для целительства, да и Яррлу наверняка потребуется помощь... Но почему так жарко?

Он пытается привстать, но лишь с трудом приподнимает голову.

— Спокойно, Доррин. Тебе нужно отдохнуть.

Что-то холодное ложится на лоб, облегчая жар, и он проваливается во тьму. А когда пробуждается, чувствует, что лоб по-прежнему горяч и сух. Рядом слышатся голоса:

— Он работал в холмах, ладил свои чудные водяные трубы, вот и доработался. Не знал, небось, что здешние москиты, бывает, переносят лихорадку. Э... да ты никак очнулся?

Рилла склоняется над ним и бережно охлаждает лоб влажной губкой.

— На, выпей, — целительница подносит кружку к его губам.

— Что... это?

— Сидр с ивовой корой и звездочником. На вкус гадость, но лекарство хорошее.

Доррин пьет, стараясь не морщиться от горечи, а допив, откидывается назад. Как же трудно было опустошить кружку!

Засыпает он незаметно для себя, а пробудившись, снова видит за окном серое небо и слышит, как по крыше стучит дождь.

На сей раз на табурете возле койки сидит Ваос.

— Ты проснулся?

— Вроде бы...

— Погоди, я сейчас вернусь.

Паренек выскакивает из комнаты и скоро, промокший под дождем, возвращается вместе с Риллой.

Целительница осматривает юношу, трогает его лоб.

— Ты поправишься. Сначала у меня не было полной уверенности, но ты внутри крепок, вроде твоего горна. Около половины подхвативших горную лихорадку умирают в первые два дня, — добавляет она. — Остальные выживают.

— Это радует, — подает слабый голос Доррин.

— Ну-ка, выпей настой, — велит Рилла. Отдуваясь и морщась, Доррин пьет горькое снадобье.

— Ему нужно побольше пить, — наставляет Рилла Ваоса. — Давай ему побольше чистой воды, но смотри, чтобы он не вздумал что-нибудь делать. Пусть лежит и отдыхает. Ему нужен только покой, и он поправится сам.

Доррин снова засыпает, а когда просыпается, Ваоса рядом нет. На столе рядом с койкой стоит кружка, полная холодной воды. Руки Доррина трясутся, но он дотягивается-таки до кружки и медленно пьет. В это время в комнату заглядывает Ваос.

— Тут Джаслот заходил, — сообщает паренек, садясь на табурет. — Я сказал, что тебя нет, так он заявил, что хочет заказать новую игрушку и оставил набросок. Вроде как приглядел что-то на корабле с Хамора.

— А где набросок? Почему ты его не принес?

— Потому, что целительница велела тебе только ЛЕЖАТЬ И ОТДЫХАТЬ. А мне велела смотреть, чтобы ты не вздумал ЧТО-НИБУДЬ ДЕЛАТЬ.

— Ну, думать-то я могу! — хмыкает Доррин, стараясь не замечать, что от одного этого у него туманится голова. — Принеси картинку. Честное слово, я не сдвинусь с места.

Это чистая правда — двигаться ему попросту не под силу. В скором времени паренек возвращается с листком. Доррин смотрит на него и так и эдак, но решительно ничего не понимает.

— Поверни-ка по-другому.

Ваос вертит набросок по-всякому, но уразуметь, что там изображено, Доррину так и не удается.

— Он сказал, будто это лучший способ следить за солнцем или как-то в таком роде. Тебе это что-нибудь говорит?

Доррин хмурится. Ему кажется, что в его сознании, все еще охваченном лихорадкой, забрезжило что-то похожее на понимание.

— Может быть, — он закрывает на миг глаза, а когда открывает, Ваос уже убрал рисунок.

— Ты же целитель, почему же не можешь исцелить себя? — спрашивает парнишка, присаживаясь на табурет.

— А можешь ты поднять себя с этого табурета?

— Конечно, — отвечает Ваос и тут же вскакивает.

— Нет, не встать, а поднять себя руками?

— Не получается.

— С исцелением дело обстоит так же. Исцелить самого себя невозможно.

— Но почему?

— Не знаю. И слишком устал, чтобы размышлять об этом сейчас.

Доррин откидывается на койку и закрывает глаза.

Юноша потирает лоб, стараясь смягчить пульсирующую боль и гадая, почему исцеление от лихорадки занимает так много времени. Нынешних его сил хватило только на перенос скудных пожитков в новый дом, но даже с этой, не столь уж трудной, задачей он справился лишь благодаря помощи Ваоса. Бессилие раздражает настолько, что ему хочется грохнуть кулаком по колченогому столу, однако Доррин не дает воли чувствам. Он отпивает из кружки горькую микстуру, а поставив кружку, берет листок и перечитывает написанное.

Лидрал.

Прости, что так долго не отвечал на твое последнее письмо, но меня угораздило подцепить москитную лихорадку. Хочется верить, что, когда ты будешь читать эти строки, я уже смогу вернуться к работе. Дом уже завершен, а на что, чтобы довести до ума горн, уйдет не так уж много времени. Самой дорогостоящей вещью оказалась наковальня. Ты знаешь, на сколько монет потянет одиннадцать стоунов чистого железа? А мне ведь потребуются еще и инструменты. Правда, кое-что я уже сделал сам. У меня есть несколько молотов, три набора щипцов, клещи, штамповочные прессы и кое-что для чеканки, но этого далеко не достаточно. Большая часть денег, вырученных за игрушки, уже потрачена, а тут еще эта болезнь! Как ты понимаешь, она мне монет не прибавила.

Дом кажется пустым, хотя в каморке при кузнице поселился Ваос. Я с нетерпением жду твоего приезда и надеюсь, что уж ты-то сумеешь придать всем этим помещениям жилой вид. Яррл с Рейсой говорят, что комнаты не должны пустовать. Все часто спрашивают, когда ты приедешь.

Помнишь птицу, которую мы видели на дороге в Джеллико? Я уверен, она по-прежнему там. Кружит себе, как ни в чем не бывало, а вот мы не вместе.