И только одна маленькая волчица, знающая, какую цену придётся за это заплатить, не спешила радоваться.

Я остановила дёрнувшегося к домам мужа. Стоит ли видеться с роднёй, если вскоре им всё одно провожать меня в последний путь?

— Нам придётся уйти.

Серый мигом посерьёзнел, понимающе поглядывая туда, где только что спряталась наша Смерть.

— Это ещё не всё?

Я покачала головой.

— Нам придётся расплатиться с ней за деревню.

— И чем же? — Радомир, кажется, хоть сейчас готовился торговаться, хоть и едва держался, чтобы не завалиться от потерянной руды. Неужто решил, его на алтарь положим?

— Не тобой, не боись, — усмехнулась я. — Но есть у меня по этому поводу мыслишка…

Серый нехотя двинулся к лесу, поддерживая заваливающегося друга:

— Поделишься?

— Может быть. Позже. Сейчас принеси мне кое-какие травы и своруй тряпок для перевязки. Да смотри, чтоб тебя не видели. Полечим этого невезучего.

С Мареной придётся расплатиться. Боги не забывают обещаний и жестоко мстят обманщикам.

И я не собиралась ей врать.

Ну, или почти не собиралась…

[1] Вертун — это тот же флюгер. Проблема в том, что в описываемые времена флюгеры были, а названия для них — нет. Выкручиваемся, как можем.

— Что ты собираешься сделать?!

Радомир ковылял между нами, демонстративно заваливаясь то на мужнино плечо, то на моё. Причём, припадая на мою сторону, с завидным постоянством прихватывал за талию, а то и пониже, всякий раз рискуя снова схлопотать по носу от ревнивого волка.

— Перехватить Агнию по дороге в Городище и не пустить за ворота её оборотней.

— Оборотней, — рыжий, пытаясь успокоиться, бездумно погладил меня по плечу. Серый нахмурился, обошёл, поднырнул и встал на моё место, заменив тонкую девичью руку собственной жилистой. Радомир и не заметил, продолжая рассеянно водить ладонь вверх-вниз. — Ну конечно. Оборотней. Как же иначе?

Я бросила мимолётный взгляд на туго затянутую повыше его пояса ткань: не кровит ли опять?

— А то ты не догадался!

— Не то чтобы я об этом думал, — сознался купец. — Платить — платили. Встречали хорошо, провожали по-доброму.

— А сами втихомолку собирались перерезать всех жителей столицы, — закончила я, грубо поправляя норовящий распуститься узел на повязке.

Серый пробурчал:

— Так уж и всех…

— А то нет? — неужто спорить вздумал?

Волк тяжело вздохнул, в очередной раз убирая от меня шаловливые руки Радомира и молча показывая ему шиш:

— Вообще-то, с неё станется.

— Неужто все тамошние оборотни так людей ненавидят? Я ж с ними… Мы из одной чарки! По одним девкам! — Радомир умоляюще заглянул Серому в глаза, — ты ж хороший мужик, значит, и с ними договориться можно!

Я припомнила колючие глаза одинокой волчицы. Жестокой, несчастной, холодной… Нет, она не остановится ни перед чем. И если до сих пор все её волки не разбежались, поджав хвосты, они костьми лягут за вожака. Правда, и я не лыком шита. Есть, чем удивить разошедшихся вояк. Маренушкой примечена, Смертушкой отмечена. И супротив меня им не устоять. Вот только моим мужичкам этого знать не стоит. Пусть развлекаются, думают, обсуждают. А я уж потом по-своему решу. Когда время придёт.

Я нехотя оглянулась туда, где уже скрылись за деревьями родные Выселки. Выкуплю. Живота не пожалею, а выкуплю у страшной богини.

— Идёшь?

— Ты знаешь.

Конечно, знаю. Я заплачу. Дай только срок.

— Они не ненавидят людей, — Серый всматривался в заворачивающую за ёлки дорогу, осторожно принюхиваясь, — они слишком любят её. Она им ближе матери.

— Мать своё дитя не обидит, — уверенно топнул ногой и тут же скривился от боли Радомир.

Серый тихо усмехнулся. Не обидит. Только добра желает. Да, Агния именно такая. Вот только не спросит, нужно ли сыну то самое «добро». Как и он не спросил у Фроськи, когда пытался из волчицы снова слепить человека.

— Ты уверен, что мы успеем её перехватить? — я не сомневалась, что волчица не отступится, рано или поздно явится. Вот только появится ли тогда, когда это нужно мне? Не придётся ли ждать слишком долго?

— Она неплохо меня знает. И догадывается, что я захочу ей помешать. Успеем. Уверен, что успеем.

— Нам сейчас этому радоваться полагается? — Радомир недоумённо завертел головой.

Мы промолчали. Потому что и сами не знали.

Почему Толстый и Тонкий не сбежали на край света при первой же возможности, я так и не поняла. Но трясущиеся, как осиновый лист, меряющие ногами опушку вдоль и поперёк, не решающиеся ни разнуздать лошадей, ни позволить им отправиться знакомой дорогой в более безопасное место, они ждали нас. Даже на пяток вёрст не отъехали.

Обеспокоенно нарезающую круги Чернушку пришлось привязать верёвкой к оглобле, чтобы не помчалась спасать ненаглядного. Первой завидев любимца, — живого! — она задёргалась, едва не задохнувшись, завизжала, замотала головой и не успокоилась до тех пор, пока один из купцов не скинул с её шеи петлю, при этом с трудом уворачиваясь от рогов.

— Ба! Ребята! Я же вас того, — начал Радомир, ловя передние копыта, устремлённые ему в грудь. Словно на шею кинулась!

— Послал? — напомнил обиженный Тонкий.

— Так я ж для ускорения! Чтобы и вас ненароком не задело, чтобы к жёнам вернулись…

Толстый, зло спинав примёрзшую к колесу грязь, выругался едва слышно.

— Чего? — не понял рыжий.

— Говорю, остолоп ты безголовый! — купец не выдержал, раскраснелся, подбежал к рыжему, оттолкнул облизывающую и щекочущую бородой Чернушку, сжал его в объятьях едва не до хруста.

Я хотела разнимать: сейчас же окончательно раненого уморят!

— Эй, потише! Он и так едва стоит! — Серый подоспел первым.

— Сами бы лучше ноги уносили, — смущённо пробормотал Радомир, — сказал же: не вернусь, — весь товар ваш.

— Да что нам твой товар! — Тонкий, думая, что незаметно, утёр мокрые глаза.

— И ты иди сюда! — Толстый сграбастал и обнял Серого, — и ты, нескладёха, — и меня, раз уж такое дело.

Коза тёрлась мордой о ноги, меканьем напоминая, что именно она первой приметила спутников.

Оставшийся не у дел Тонкий тоже поспешил к нам, чтоб не думали, что он не волновался.

А я… А что я? Я, кажется, удивлялась. Волчица недовольно урчала: слишком много людей, запахов, слишком близко, но уже не пыталась со мной спорить.