— Фрося, пойдём отсюда, — муж приподнял меня за локти.

Я мигом осушила слёзы и зарычала:

— Не тронь, сказала!

Серому терпения не занимать. Иначе давно бы уже удавился с такой женой (или, скорее, меня удавил), поэтому только мирно склонил буйну голову и скрутил сопротивляющуюся бабу, заставляя идти чуть впереди:

— Всё хорошо, Фросенька, мы со всем разберёмся. Давай только за околицу выйдем сначала.

И так ласково, мерзавец, говорил, так осторожно подталкивал, делая вид, что я по своей воле двигаюсь, а не потому, что он мне руки едва ли не узлом завязал!

Вывернусь — горло перегрызу!

Отпустил, только когда петляющая меж изб узкая тропка сменилась перепаханным колёсами торговым трактом. Я тут же набросилась с кулаками, порываясь поколотить и вернуться к дому:

— Какое право ты имеешь?!..

— Фрося…

— Да как у тебя рука поднялась?!..

— Фросенька…

— Я сама могу за себя решать…

— Фроська, кусать тебя за левую пятку! — не выдержал Серый, — деревни на этом месте не было!

Я замерла с приподнятым и нацеленным куда следует коленом:

— Как — не было?

— Так! Вчера на месте Выселок было пепелище!

Я выглянула из-за мужниного плеча: покосившиеся домики, плешивые огороды, маленькие фигурки бывших соседей… Протёрла глаза. Нет, деревня определённо на месте.

— Я весь день бегал вокруг и вынюхивал: ни следа, ни обронённой сумы — ничего. Пепелище — есть, а следов — нет. Как сквозь землю провалились! А потом пошёл перехватить тебя. Ты же наверняка не прошла бы мимо. И не прошла ведь.

Я рассеянно взглянула на ладонь и сжала пальцы в кулак. А потом хорошенько заехала остолопу, за которого угораздило выскочить замуж, в челюсть:

— И ты решил, что лучше всего от меня это скрыть?

Придерживая подбородок рукой, оборотень дважды открыл и закрыл рот. Вроде, не сломала. А жаль.

— Я бы сказал, — ошалело прошамкал он, — потом. Позже. Когда отошли бы на безопасное расстояние.

Я сжала в кулак пальцы второй руки, а то первая саднила; Серый благоразумно отступил назад.

— Я понятия не имел, что деревня может вернуться! Но, если вернулась на чуть, придумаем, как вытащить её целиком из… из…

— С того света? — подсказала я. А и правда, словно между Явью и Навью застряла. Надолго ли?

— Эгей! Чего тут у вас?! — обоз едва поспел к шапочному разбору. Радомир обеспокоенно подгонял обоих возничих, а Толстый и Тонкий явно не хотели спешить, косились и переругивались с рыжим. Вот только их мнения никто не спрашивал.

Приятель велел остановить лошадей чуть поодаль, с наветренной стороны, неловко, морщась и чуть горбясь, спустился на землю и как мог скоро подошёл:

— Чего тут у вас? Замирились?

— Да!

— Нет! — ответили мы с мужем одновременно.

— Милые бранятся — только тешатся, — ухмыльнулся рыжий. — Уже солнце заходит. Возьмут нас на ночлег твои, Фрось?

— Нет! — в этот раз мы с Серым сошлись во мнениях.

— А что такого? — приятель обиженно надулся, — не съем я твою сестру, не бойся! Очень надо… Да ко мне любая баба на шею!..

— Кх-кх, — я ненавязчиво полюбовалась на мгновенно отросшие когти.

— Почти любая баба, — поправился друг, — сама вешается. Ты вон тоже передо мной нагишом скакала! Неспроста небось.

— Что делала? — вкрадчиво уточнил Серый.

— Нагишом… ой! — сообразил наконец болтун.

Я молча хлопнула себя ладонью по лбу. Интересно, когда товар сбывает, он тоже всем и каждому рассказывает, за сколько сам его взял?

Сейчас будет буря. И, скорее всего, муж мне голову оторвёт. Я подобралась, готовясь перекинуться и бежать, пока он не поостынет, чтобы потом с гордым видом сообщить, мол, считаю себя свободной женщиной: делаю что хочу. Но это потом. Когда оборотень сорвёт злость на ком-нибудь ещё.

Чернушка, остерегающаяся бросать поклажу на недобросовестных, с её точки зрения, купцов, возмутилась, завидев, что её любимца сейчас обижать начнут. Как так? Радомиру по шее, да не она?! Коза кубарем скатилась с воза и навострила рога аккурат пониже спины Серого. Волк — не волк… Потом разберёмся!

— Ммммммме!!!

Не ожидавший подобной наглости волк аж подскочил на месте, разозлившись пуще прежнего. Поймал защитницу за рог и подтянул ко мне:

— Подержи.

— И не подумаю, — я сложила руки на груди, трезво оценив боевой дух спутницы.

— Я подержу, — предложил Радомир и действительно прижал к бедру козью морду, покорно подставляя собственную под удар.

Оборотень сжал плечо Радомиру и по-дружески предложил:

— Отойдём?

У рыжего колени чуть подогнулись: всё-таки, рука у волка тяжёлая, хоть сам и поуже в плечах вдвое.

— Неееее. Темно уже. Страшно. Чего ходить? Лучше костерок развести да перекусить чего…

— А мы быстро, — пообещал Серый, захватывая второе плечо.

— Да я ничего такого не видел!

— Какого это такого ты не видел? — добродушный Серый нет-нет да сверкал глазами. Неужто муженёк тоже не побрезгует чужой кровушкой?

— Да на что там смотреть?! Не запомнил ничего!

— Как это не запомнил?! — возмутилась уже я. Руки сами собой потянулись к завязкам на рубахе — напомнить. А то ишь!

— Меня бить нельзя: без того битый! — раненый в доказательство задрал телогрейку. Я бы сразу и напала, но Серый же у нас из благородных: отпустил и только ревниво оттеснил языкастого подальше от супруги.

Уставших от ночёвок в лесах купцов с трудом удалось убедить, что в деревню лучше не ходить. Толстый и Тонкий явно побаивались сидеть в темноте с двумя жуткими оборотнями, зато Радомир радостно подтрунивал над обоими, обещая, что, если что, позволит сожрать себя первым. Дескать, его уже надрезали маленько.

Рыжий даже не поленился дохромать до ближайшего дома и помахать руками перед его жильцами, чтобы убедиться, правду ли ему сказали про деревню или насмехаются.

— Может, волчий недуг такой, что вас добрые люди не замечают? — предположил он. Зато вернувшись, слова против не сказал. Только показал братьям купцам на Выселки и покачал головой. А те и не пытались ни идти куда-то, ни проверять сказанное, ни даже что-то понимать.

— Ненормальные, — выдавил Толстый.

— С вами связываться — себе дороже, — поддакнул Тонкий.

— Зато не соскучишься, — подвёл итог Радомир. — Что делать-то станем?

Тонкий в ужасе выронил старательно прогреваемый гриб в костёр.