— Вообще-то я брала интервью у руководства Директ Инвест Банка, кредитора вышеназванных предприятий. В отличие от вас, оно охотно пошло навстречу и изложило свою позицию.

— Да, банк-однодневка с сомнительной репутацией… Могу себе представить, насколько увлекательным было интервью… Но раз вы все-таки провели собственное расследование, изложите нам, как вы видите данную ситуацию. Какая причина может побудить надежную и стабильную аудиторскую компанию с огромной клиентской базой, обслуживающую солидные компании, намеренно завышать оценку обанкротившихся фирм?

— Я не знаю… сговор с группой лиц? Какая-то махинация?

— «Я не знаю» — правильный ответ, Кристина. На этом вам следовало бы остановиться и для начала разобраться, кому может быть выгодна вся эта шумиха. После этого вы, может быть, изберете какую-то иную цель для своих низкосортных нападок?

— Какую именно цель, Лука Дмитриевич? Буду вам весьма признательна, если вы перестанете излагать свои мысли намеками.

— В отличие от вас я не бросаюсь сомнительными «фактами» на злобу дня и на потребу публики. Я призываю вас заняться профессиональной журналистикой и работать с настоящими проверенными фактами, а не со сплетнями, как это принято в дешевой желтой прессе.

— Вы сами отказываетесь отвечать на вопросы по существу!

— Конкретно в таком формате и в вашем шоу отказываюсь, потому что вижу, что вашей компетенции не хватает для предметного разговора. Кстати, что вы там ещё хотели спросить? Про мой развод? Я изменял жене, да, из-за этого потерял семью. Было ли это тяжёлым ударом для меня и моей супруги? Безусловно. Как мы разрешили имущественные споры? Тихо и мирно, без скандалов, на законных основаниях. Лишили ли меня прав на общение с ребенком? Нет. Ещё вопросы есть?

— Что ж, чистосердечное признание и раскаяние облегчают душу. Я рада за вас, Лука Дмитриевич. Однако, вопросы ещё, безусловно, имеются. Только вернемся к ним мы после рекламы. Оставайтесь с нами. Это «Время — деньги» на Прайм ТВ.

Девушка подскочила с места и сняла наушник и микрофон, потому что слушать возмущения Веры уже не было сил. Она и сама знала, что запорола эфир и выставила себя в самом дурацком свете… Или скорее это он ее выставил… Медленно развернулась в сторону Луки, готовая выцарапать ему глаза. Когда вновь увидела этого самодовольного дьявола, вальяжно развалившегося на своем месте и раскуривающего сигарету, смелости поубавилось, хотя нервы все же не выдержали.

— Здесь не курят, — сцедила недовольно. Лука блеснул белоснежными зубами, скривив губы в хищном оскале, затем тоже снял микрофон и наушник.

— Я везде курю, Кристина. — Будто в подтверждение своих слов, он медленно и с наслаждением затянулся, потом выдохнул дым в ее сторону, весь такой невозмутимый и непроницаемый, хоть и взбешенный до предела… Она видела это по его серым обманчиво бархатистым глазам, в которых клубился ядовитый туман, способный удушить ее даже на расстоянии. Горло и правда перехватило. Впрочем, это скорее всего, было вызвано сигаретами. Похоже, он этим своим дымом любую территорию метил, и теперь все им здесь пропахнет. О чем вообще можно было разговаривать с этим высокомерным типом? И чего он, собственно, ожидал от нее, если смотрел ее эфиры?

— Что не так? — приподнял бровь Лука, наблюдая за тем, как она пытается подавить рвущуюся наружу внутреннюю бурю. — Любите, когда нежнее? — прорычал пониженным пробирающим до мурашек обманчиво мягким голосом.

— Да пошел ты! — прошипела едва слышно жарким полушепотом и рванула к выходу.

— Классная задница… — услышала небрежно брошенную в спину неприличную реплику, от которой полыхнуло, как от удара ремня по обнаженной коже, и ассоциации накатили совершенно неуместные. На миг зажмурилась и ускорила шаг, поспешив скрыться в темной зоне вне съемочной площадки, где тут же налетела на спустившегося из аппаратной шеф-редактора. Вера выглядела всклокоченной и мрачной, как туча. Вернее, на грозовую тучу стали похожи ее волосы, которые она, должно быть, нервно трепала все время съемок.

— Куда понеслась?! И что. Это. Было?! — Отчеканила она, убивая Кристину взглядом.

Девушка глубоко вздохнула, и без того уставшая и морально вымотанная. На споры и оправдания у них все равно времени не было, да и смысла в том, чтобы объяснять очевидное, она не находила. С трудом подавляя желание кричать и ругаться, Вера все-таки взяла себя в руки.

— После рекламы ты спокойно возвращаешься в студию, мило и любезно продолжаешь задавать общие вопросы из второй части. Постепенно… Ты слышишь? Постепенно! Начинаешь его разогревать, следя за временем и слушая, что тебе говорят. Потом, когда Я тебе скажу, переходишь к теме жестокого обращения с женщинами, его темного попутчика, или как там это называется у всяких извращенцев. Он должен быть абсолютно взбешен за 5 минут до конца эфира, не раньше. До этого я больше не хочу слышать вот этих глупых препираний! Не знаю, что там было между вами, но выглядит это все как феерический провал… Ты понятия не имела, что он будет отвечать, — констатировала Вера наконец и замолчала, сверля Кристину пытливым и требовательным взглядом, будто всерьез рассчитывала, что это поможет… Девушка сжала зубы и отвернулась, не имея ни малейшего желания что-то тут возражать или дополнять. — Ты ВСЕ поняла? — прорычала шеф-редактор.

— Я все поняла, — эхом отозвалась Кристина, мрачнея и вновь заряжаясь праведным гневом.

— Две минуты до эфира. Марш в студию! — Вера зачем-то указала ей в сторону съемочной площадки.

— Нечего мне указывать! — вспылила и без того взбешенная ведущая. — И будешь так кричать в ухо, я сниму наушник.

Не успела немного отдышаться и вернуться, как к Кристине подскочила гример и принялась что-то подправлять на лице. Старалась не замечать бесстыдно пожирающего хищного взгляда, который наблюдал за ней неотрывно, как только она снова оказывалась в зоне его видимости. Боковым зрением невольно улавливала каждое его движение, а растревоженное воображение само дорисовывало его привычные черты и жесты, например, масляный взгляд, беспрепятственно блуждающий по ее телу, или чувственные порочные, сочно ухмыляющиеся губы, будто предвкушающие новый виток увлекательной игры в подчинение и унижение.

Стыдно было признаться самой себе, но от этого мужчины беспрерывно било током, сладко тянуло низ живота и в трусиках предательски пульсировало и горело. Даже немного привыкла этого не замечать. Лишь иногда, когда осознавала свое состояние, вот как сейчас, ее вдруг бросало в дрожь и поглощало то прошлое, где она, сгорая от стыда, с готовностью играла по его правилам, позволяя творить с собой все, чего он желал… «На колени, Кристина… Глаза на меня и возьми его в рот. Вот так… сожми губами и пососи, медленнее и нежнее… и работай язычком… Я хочу слышать, как ты стонешь и как ты сладко сосешь… Тебе же нравится делать это самой? Или предпочитаешь, когда тебя ебут в рот?» Рывок за волосы, глубокое проникновение до удушья и легкая пощечина, которая призывала к подчинению и вдребезги разбивала надежно выстроенный барьер дозволенности… Сейчас воспоминание об этом заставило вздрогнуть и разом собраться.