Свен, как Зойка втайне и ожидала, сироткой сидел под тополем и, похоже, караулил свою тарелочку. Или канал для нуль-транспортировки. Зойкиному приходу внешне не удивился и не выказал ликования: и ранее, помним, сдержан был…

– Ну и что будем делать? – туманно спросила Зойка, надеясь, что на сей раз не ей, вконец эмансипированной, придется брать на себя инициативу, а сам Свен предложит какой-нибудь приемлемый вариант дальнейшего общения. Например, попросит прощения за дурацкий розыгрыш, со слезой признается, что не пришелец, а командированный, и не с Тау Кита, а из Краснококшайска…

– Не беспокойтесь, – кротко сказал кроткий пришелец Свен.

– Ладно, – стремительно решила Зойка, опять стремительно сама все решила, – пошли обратно. Постелю вам на кухне, а завтра разберемся. Пристроим куда-нибудь…

Если честно, все это она заранее заначила, еще когда грудью на планку шла, а сейчас выпалила, но зачем ломать имидж стремительно решающей женщины?..

– Меня не надо куда-нибудь, – быстро возразил Свен.

Заметим, что идея возвращения протеста у него не вызвала. И то понятно: он уже полежал на диване, понял, что под тополем – хуже…

– Где ж вы жить собираетесь? – поинтересовалась Зойка.

– Нигде. Я здесь на сутки. И назад.

– Куда?

– Домой.

– А дом далеко?

Свен на миг задумался:

– Приблизительно триста семнадцать парсеков в ваших единицах измерения.

Он, умник, никак не мог дотумкать, что пора завязывать с детскими играми, хорошего понемножку, самый терпеливый партнер на стенку полезет от такого перебора. Зойка чувствовала себя в преддверии (или все-таки в подножии?..) стены, но помнила, помнила, помнила о своей милосердной миссии, взяла себя в руки – кто-то из двоих должен быть мудрее, этот кто-то не мог не быть женщиной! – и сказала:

– Хорошо. Завтра, завтра – не сегодня! Пошли… – И порулила впереди, злорадно не сомневаясь, что умирающий Свен сам преотлично доберется до квартиры.

А время между тем за полночь забежало.

Зойка молча – это уже была ее игра! – постелила Свену в кухне на узком топчанчике, налила в поллитровую чашку остывший чай, поставила на стол. Возникла в комнате:

– Я вам все приготовила.

Свен послушно и тоже молча – никак понял, что все слова сейчас будут лишними, – последовал за Зойкой в кухню, а та его особо провожать не стала, бросила вслед:

– Завтра в семь я вас, простите, разбужу.

И ушла. И закрыла дверь к себе в комнату, и подперла ее тяжелым креслом – на всякий пожарный! – и влезла в холодную постель. И вырубилась из действительности, нуль-транспортировалась куда-то, где не было ни американских делегаций, ни плановых ремонтов, ни инопланетян под тополями, ничего не было гнусного, отравляющего нам бессонные будни.

А проснулась от звона будильника: оказывается, не забыла вечером завести его. Что значит условный рефлекс, спасибо Павлову и его псам!

Накинула халат, тяжко откатила кресло от двери, мимолетно усмехнувшись: ишь ты, как поставила, так и простояло, никто на ее честь не позарился – пожалела о том? а что, может, и пожалела – и в кухню. Картинка была точно такой, что и накануне вечером: Свен сидел за столом и дул чай, как не ложился.

– Доброе утро, – приветливо сказал он.

– Доброе, – не столь приветливо констатировала Зойка. Глянула на топчан: подушка взбита пышечкой, плед расправлен, ее рука, ее, любимая… – Вы что, не спали?

– Я мало сплю. В отличие от вас. Я плохо себя чувствовал. Вчера. Так всегда после перехода. Надо было лечь, сконцентрировать энергию. Это недолго. И еще посчитать.

– Много насчитали? – Зойка варила кофе, пена старалась вылезти из джезвы, Зойка следила за ней, ловила момент, чтобы снять с конфорки, поэтому поначалу не вникла в ответ Свена.

– Меньше, чем я надеялся, – вот что он ответил. – Сейчас – семь шестнадцать. По вашему счету. У меня осталось тринадцать часов сорок четыре минуты. Плюс – минус минута допуска.

– Бывает, – равнодушно подтвердила Зойка. Ставила джезву на стол, ставила тарелки, ставила чашки, а еще хлеб достала, масло в масленке, салями распрекрасную – чем богаты… И вдруг ее как стукнуло: – До чего осталось?

– До перехода. До этой… как вы назвали?.. Нуль-транспортировки.

– О Господи! – только, значит, и сказала Зойка.

Да уж, так уж, хватит уж. Позавтракают – и в стороны, чао, пришелец, мы от вас сильно утомились. Вечерний альтруизм по утрам превращается в свою противоположность.

Давайте вернемся к триллеру «Человек со звезды». Пардон, конечно, за многословие, но пока эта повесть добредет до читателя, он, читатель, сей триллер забудет вовсе, поэтому автор нудно напоминает подробности сюжета. Там героиня с ходу поверила в то, что неожиданный ее гость инопланетянин. Это объяснимо. Во-первых, накануне его появления в доме героини по небу долго летала какая-то светящаяся хреновина, которая потом, если теперь уже автору память не изменяет, громко взорвалась. Во-вторых, превращение невесть чего или кого в копию покойного мужа героини происходило буквально на ее глазах: за считаные секунды существо прошло цепочку метаморфоз от слизистого младенца до взрослой голой особи. В-третьих, полиция почти сразу начала охоту за кем-то, кто причастен к полету и взрыву означенной хреновины. Все перечисленное в сумме должно было привести либо к сумасшествию героини, либо к вере в чудо. Героиня оказалась дамой с крепкой психикой, с ума не слезла, зато чудо приняла легко и с приязнью. И дальше, как писал некий классик, «все заверте…».

Теперь о Зойке.

Наши самые прогрессивные в мире ученые давно уверили советский народ, что наука о неопознанных летающих объектах – по-ихнему, по-буржуазному: уфология – и не наука вовсе, а нечто вредное, что отвлекает трудящихся Запада от каждодневной классовой борьбы. Впору применить к ней известный по другим наукам термин – продажная девка империализма. А посему советский народ твердо знает, что летающие тарелки – бред, милые игры рефракции, обыкновенный обман зрения. И художественные фильмы о них – даже с маркой «фантастика» – наши киношники не снимают: нет в СССР пришельцев, нет и не было в отличие от шпионов, всегда толпами наводнявших наши города и веси.

Далее. Помня о засилии шпионов, огромное большинство простых граждан никогда их живьем не видело, а посему, точно зная об их наличии, малость абстрактно себе их представляло. Все больше по карикатурам в «Крокодиле» или по фильмам – здесь наши киношники на высоте! – о работе доблестных контрразведчиков.

Но вот сумасшедших-то у нас в державе – пруд пруди. Всяк, кто хоть чем-то отличается от среднестатистического уровня, – псих. Ату его! Вот почему Зойка ни на миг не поверила, что Свен – пришелец, не взбрело ей в голову, что он – шпион, а вот то, что она из жалости клюнула на явного психа, – это у нее сомнений не вызвало. Причем советский человек, как правило, психов не боится, привык он к ним, притерся и, когда встречает, старается немедленно от них отделаться. Возвращаясь к определению среднестатистического уровня нормальности, автор смеет утверждать, что каждый наш человек неоднократно бывал в шкуре сумасшедшего то в ЖЭКе, то в магазине, то в исполкоме, то в милиции и тэ дэ и тэ пэ.