В ответ мне прозвучало восторженное «Да!» С настойчивостью и уверенностью он заявил, что, по его мнению, слепота отступила надолго. Прежде ему пришлось пережить столько неудач, что эта успешная операция долгое время казалась ему случайностью или чудом, которое может раствориться в воздухе в следующую секунду. Но оно не исчезло. Он позволил мне самому взглянуть на его пациента.

Цирм предложил мне присесть на его стул у окна, из которого открывался вид на кривые улочки Ольмюца. «Я не знаю, – сказал он, – была ли у Вас, как у студента или молодого врача, мечта о достижении какой-либо цели. Меня с первых дней учебы завораживала возможность хирургическим путем заменить здоровой роговицей ту, которая утратила прозрачность из-за химического ожога, трахомы или кератита. Тогда мне в руки попал номер «Анналов Байера». Возможно, Вы знаете этот старый журнал. Это был номер, выпущенный в самом начале прошлого столетия, может быть, в 1820 году. Он содержал статью Франца Райзингера, тогда профессора хирургии и офтальмологии в Бонне. Он писал о судьбе тех, кто ослеп по вине заболеваний роговицы, имея в остальном совершенно здоровые глаза. Особое впечатление на меня произвела его фраза: «Недовольный ограниченными возможностями офтальмологии, я задумался о том, чтобы вернуть ослепшим по этой причине людям прозрачную роговицу, чудесное окошко, через которое душа разговаривает с внешним миром…» В действительности, изначально Райзингер намеревался сделать в помутневшей роговице отверстие, сквозь которое свет снова смог бы проникать внутрь глаза. Разумеется, он также обдумывал возможность замещения участка роговицы крошечными стеклянными окошками. Но он оставил эту идею, о чем писал: «Нельзя допускать и мысли о соседстве мертвых, неорганических, пусть даже прозрачных тел с таким нежным и чувствительным органом. Свинцовая пуля может оставаться в теле довольно долго, не давая о себе знать, но такой подвижный и легко раздражаемый орган, как человеческий глаз, ни за что не станет безнаказанно терпеть навязчивого инородного гостя. Тогда у меня возникла мысль – на место помутневшей и предварительно удаленной роговой оболочки поместить похожую, живую, прозрачную роговицу человеческого глаза… и заменой может служить только прозрачная роговица живого существа. Почти семь лет я был буквально одержим этой идеей!» Это последнее предложение Райзингера, – продолжал он, – врезалось мне в память, и его “одержимость” стала моей собственной. Сегодня уже нельзя точно установить, был ли действительно Райзингер первым, кому в голову пришла мысль о трансплантации роговицы. Один из его современников, Карл Химли, позже утверждал, что в 1813 году Райзингер как слушатель и друг посещал его дом, где вдохновился этой идеей, которая, в сущности, была его собственной. Но как сейчас можно судить об этом? К тому же, мне это кажется совершенно неважным. В любом случае, Райзингер был первым, кому в экспериментах на глазах кроликов удалось собрать практические сведения. В Лондоне он узнал, что британский хирург Астли Купер пересадил двадцатипятилетнему молодому человеку по имени Вилльям Хартфильд участок здоровой кожи руки на поврежденный большой палец. Он писал об этом: «Этот случай вдохновил меня на проведение аналогичного опыта с роговой оболочкой». Первые попытки Райзингера, предпринятые летом 1818 года, провалились. Это может показаться странным, но и их было достаточно, чтобы спровоцировать Диффенбаха, самого рискового из тогдашних хирургов, поставить такие же эксперименты. Диффенбах попытался пересадить участок роговицы на глаз петуха. Но тоже потерпел неудачу. О пересадке роговицы он отзывался как о самой смелой фантазии хирургов, и таковой она на самом деле была. Несомненно, она была даже слишком смелой для того времени, поэтому оказалась заброшена и забыта. За все время моей учебы, вплоть до 1872 года, я ни разу не встречал дальнейших упоминаний о ней. Однако, в 1853 году мюнхенский специалист Непомук Нуссбаум вернулся к идее, которая была отвергнута Райзингером много лет назад. Нуссбаум серьезно занялся пересадкой прозрачного кристалла, по форме напоминающего запонку, в роговицу глаза кролика. Другой, чуть менее известный хирург по фамилии Вебер в Дармштадте двумя годами позже предпринял тот же эксперимент на человеческом глазе. После внедрения кристалла в роговицу больной мог различать очертания предметов. Но обильные кровотечения послужили причиной преждевременного окончания эксперимента. Несколько десятков лет спустя англичанин Бейкер в очередной раз взялся за этот эксперимент. Но вскоре наступило размягчение прооперированного глаза. Также офтальмолог фон Гиппель из Гиссена, которому я обязан сведениями из ранней истории моего метода, не добился успеха в сходных экспериментах. Райзингер был прав. Невозможно разместить в живом глазу неживой предмет. Нужно вернуться к идее пересадки живой, здоровой роговицы. В этом кроется единственная возможность успеха».

Прокол хрусталика при катаракте, изображенный на римско-галльском надгробии

Цирм энергично развернулся и правой рукой указал на стену его кабинета, где висели несколько портретов, заключенных в простые рамки. Он сказал: «На них Вы можете видеть людей, которые почти тридцать лет назад буквально подняли со дна проблему, которой я теперь занимаюсь. Первый из них – англичанин Пауер. Ему также не давала покоя старая идея Райзингера. На Международном конгрессе офтальмологов 1872 года в Лондоне он рассказал, что ему удалось пересадить участок здоровой роговицы кролика на место пораженной роговицы двоих детей. Трансплантированная роговица прижилась, но вскоре по непонятным причинам полностью утратила прозрачность. Она стала такой же мутной, как остальная болезненная поверхность глаз. Пауер не терял надежды, как не терял ее Гиппель из Гиссена, который смотрит на нас со второго портрета. Гиппель попытался проделать то же с роговицей собаки. Но его ждали столь же скромные успехи, что и Пауера: она помутнела. В 1877 году Гиппель впервые рассказал о своих экспериментах, и с того самого времени он работал над проблемой несколько десятилетий. Гиппель стал автором первой подлинной техники трансплантации. Он придумал инструмент, который и я сам применял в работе в последние годы – круглый трепан, которым можно вынуть круглый участок роговицы из больного глаза и точно такой же по размеру участок – из здорового, чтобы совместить его с первым отверстием. Гиппеля не оставляло намерение отыскать замену роговице человека у животных. От экспериментов с роговой оболочкой собак он перешел к экспериментам с роговой оболочкой кроликов. Приблизительной восемнадцать лет назад он провел успешную операцию на глазах семнадцатилетней девушки Катарины Шефер из Кассельбаха в Гессене. Он пересадил ей роговицу кролика, которая оставалась прозрачной несколько месяцев, ненадолго подарив пациентке зрение. Но и тогда она помутнела слишком быстро. Гиппель пошел неправильным путем. Тем временем другой ученый ступил на верную, по моему убеждению, дорогу. Видите вон там…»

Цирм снова поднял руку, которая была слишком массивна для человека его профессии, и указал на третий портрет.

«Здесь изображен доктор Зеллербек, – сказал он, – каким он был в 1877 году. Я вырезал эту фотографию из журнала и поместил в рамку. Зеллербек тогда работал в офтальмологическом отделении больницы Шарите в Берлине. Возможно, его имя вам знакомо…»