– О, нет-нет, маркиза очень добра ко мне. Она даже показала мне аквариум с золотыми рыбками! Думаю, что мы с ней подружимся. – Вы только представьте: я и маркиза! У нее изысканный вкус и столько нарядов! Если мы подружимся, она сможет одолжить мне свое платье?

– Знаешь, даже если маркиза со всеми добра, она все равно похожа на рыбу, что плавает в толще воды: никогда не знаешь, о чем она думает. Нет, наверное, я неправильно выразилась: рыбы всегда плавают в воде, их иногда даже в этой толще воды не видно, верно? В общем, что я хочу сказать, милая моя: маркизе нельзя доверять.

– Да-а-а? – с сомнением протягиваю я, вспоминая ее приветливую улыбку, огромные серые глаза, в которых, казалось, светилась симпатия.

– Она не любит, когда рядом с королем находятся другие женщины, если только с ее собственного позволения… а король настолько от нее зависим, что она является практически частью его тела. Например, третья нога! Нет, постой, неудачное сравнение. Скорее третья рука, что-то похожее на осьминога, только рук не восемь. Почему, интересно…

– Да, тетушка, – послушно поддакиваю я, хотя сама не слушаю.

В мечтах я представляю себя любовницей короля, рядом с ним… без маркизы. Она ужасно непопулярна во Франции; ее не любят не только моя матушка с сестрой. Весь Париж распевает о ней песни, о ее рыбьем имени, об ужасных вещах, которые она проделывает с торговцами, о том, что она единолично обанкротила Францию. Должно быть, она глупа как пробка, если ее так ненавидят; уверена, меня будут любить больше.

Я могла бы переехать в роскошные покои. Представляю себе лицо Таисии, когда она увидит мои комнаты! Конечно, если мне суждено стать любовницей короля, Монбаре мне покоя не даст, но тогда, надеюсь, я смогу приказать ему уйти, назначу его послом во Францию или куда-то еще.

Я осыпаю Диану вопросами о Марианне, той первой, той, которую король любил так же, как сейчас он начинает влюбляться в меня. Диана рассказывает, что Марианна обожала гвоздики и айву, но больше всего она любила читать. У Дианы несколько сундуков, забитых книгами сестры, и она говорит, что я могу в них порыться и взять то, что придется мне по душе. Меня передергивает – я отклоняю предложение.

– А еще она была веселой и умной. Король любил ее до безумия – как же приятно, когда тебя так любят!

Диана часто грустит, когда говорит о сестрах: в живых остались только они с Гортензией, остальные умерли. Она пытается рассказать мне еще и о своей сестре Полине, но о ней мне слушать неинтересно. Я слышала, что Полина была настоящей уродиной, «зеленой мартышкой» – что бы это ни значило, – и от нее не очень хорошо пахло.

* * *

Конти, негодуя, покидает двор; ему было отказано в командовании королевскими войсками, он должен был удалиться со двора в знак несогласия. Он пришел попрощаться со мной.

– Я должен быть спокоен, мадам, – говорит он тетушке Диане, – оставляя это дело в ваших руках, но у меня нет ни малейшей надежды, что вы сделаете все, что нужно сделать.

– Конти, а вы шутник! – смеется тетушка.

Принц морщится, как будто Диана только что его пощекотала.

– Один совет… – Конти поворачивается ко мне: – Хотя король сейчас заинтригован, он скоро устанет от охоты. Вы должны настоять на главном до того, как… – Здесь он выдерживает паузу, поглаживает свой нос.

– До того, как что? – переспрашиваю я, невольно отмечая, какими желтыми кажутся сегодня его глаза. Как переспевшие лимоны.

Конти закатывает свои лимонные глаза.

– Какая наивность! Наверное, это ценится в самых пресытившихся кругах Ада, но всему же есть предел. Мадам, помогите мне, – молит он Диану.

– По-моему, он имеет в виду… до того, как король уложит тебя в постель, милая.

Ох! Представьте меня в постели с королем! Конечно, до этого я спала только со своим супругом, но это было не слишком приятно, и я задаюсь вопросом: а с королем будет иначе? Однажды Бисси пообещал мне, что в постели с ним даже земля содрогнется, уж не знаю, как занятия любовью можно сравнивать с землетрясением. В прошлом году в Лиссабоне случилось землетрясение, погибли тысячи людей – мне ничуть не по нраву такое сравнение.

– О нет! – качаю я головой. – Матушка никогда такого не позволит. Мне даже не позволяется целоваться со своими воздыхателями, и когда Полиньяк…

– В данном случае ее отношение, вероятно, станет для вас сюрпризом, – таинственно отвечает Конти, и я с изумлением понимаю, что за последние недели матушка ни разу меня не искала, чтобы сделать замечание, отчитать за проступки или предостеречь от внимания короля.

Что ж…

– В последнее время король уже начал уставать от ожидания. Его страсть к охоте поугасла, а вокруг полным-полно юных дам. И сейчас это уже и на охоту не похоже, скорее на зоопарк или банкет… – Конти не договаривает фразу. – Поэтому мы должны быть готовы. – Он удивленно изгибает брови и смотрит на нас, как будто ожидая приглашения. Но мы обе отвечаем ему недоуменным взглядом. Он сердито вздыхает и продолжает: – Мы должны подготовиться и составить план.

– К чему?

– По-моему, он говорит о том, чтобы переспать с королем, милая, – вновь повторяет Диана, похлопывая меня по руке.

– Именно! Но прежде чем вы уступите взаимной страсти, вы должны выдвинуть определенные требования.

– Разумеется! – восклицаю я. – Разумеется! Он уже знает, что я люблю жемчуг, и вчера на концерте я недвусмысленно намекнула, что хотела бы такой же серебряный веер, как у одной из исполнительниц. Совершенно восхитительная вещь.

Конти выглядит озадаченным.

– У нее был серебряный веер: не выкрашенный серебристой краской, а настоящий, сделанный из серебра. Весь-весь серебряный, даже ручка, а сам веер словно из кружева, но тоже кованный из серебра. – Я ищу помощи у Дианы, поскольку, похоже, Конти меня совершенно не понимает. – Кажется, Филипе, если я не ошибаюсь?

– Мадам, смею предложить, что вы должны замахиваться выше.

Ну разумеется!

– Я должна попросить… попросить… замок? – Я смотрю на Диану, ища одобрения, но от Конти одобрения не дождешься.

– Наверное, самое важное – это гарантировать публичное признание, а для этого маркиза, конечно же, должна покинуть Версаль.

– Маркиза? Покинуть Версаль? О нет, она никогда этого не сделает! И я думала, что она… думала, что она не возражает… моя матушка называет ее «жалкой сводницей». И она так мила со мной, вчера она сказала, что я рассеянна и память у меня, как у кролика герцогини де Мирпуа. Я точно не знаю, что имелось в виду, но кроликов я очень люблю.

Конти поднимает голову и хватается за нее пожелтевшей рукой.

– Обычно я ни о чем не жалею, – произносит он, обращаясь к пастушке, изображенной над дверью, – позвольте только заметить: это мерзкое чудовище в юбке, которое унизило весь двор, никогда не станет вашим другом. Вместе с этим… веером… вы должны потребовать ее отставки. Это будет нетрудно: король очарован вами, и всем известно, что он держит ее при дворе по привычке. Даже она это знает.