– Понятно. – Повисает молчание. – И этим вы тоже напоминаете мне Марианну, – наконец произносит он и сухо усмехается. – Ту, другую.

– А это хорошо? Она была очень красивой, как и я. Все говорят…

– Мне не все в ней нравилось. Она всегда чего-то требовала, а это бывало утомительно. – Король комкает записку и ловко бросает ее в камин.

Ох!

– Дорогая моя, – хриплым голосом произносит он, разворачивая меня и обхватывая мое лицо руками. – Вы так красивы. Так красивы. Когда я рядом с вами, опять чувствую себя молодым.

– А вы и так не старый, – вежливо возражаю я. – Отец мой почти ваш ровесник, но он выглядит старым… а вы старым не кажетесь, может быть, чуть-чуть…

– М-м-м. Не говорите о своей семье. Какая прелесть! Немного помолчите… – Он наклоняется и тут же меня целует. В губы! – Будет у вас серебряный веер.

О боже! Я хочу спросить об остальном, но он уже целует меня продолжительным, нежным и настойчивым поцелуем. Он медленно отстраняется и щекочет мне шею, по всему моему телу пробегает дрожь удовольствия. Я тону в его объятиях, а мой список дотла сгорает в камине.

Министр Аржансон требует аудиенции и уверяет, что прибыл от имени принца Конти, удостовериться, как продвигается наш план.

– Ужасный человек, – шепчет Диана, и я тут же невзлюбила взгляд его глаз под нависшими веками, который не отрывался от моей груди, как будто его притягивали невидимые нити.

– Письма, – говорит он. – Письма – вот что нам необходимо. Подогревайте интерес короля, посылая ему небольшие послания, маленькие billets-doux[22], чтобы даже в те дни, когда он не сможет вас навестить, он постоянно думал о вас.

Я качаю головой.

– У меня руки ужасно сводит судорогой, – отвечаю я. – И я не сильна в написании писем, кроме того, я уверена, что король с большей радостью переспит со мной, чем станет читать письма. Нам так весело вместе, прошлой ночью…

Аржансон морщится и перебивает:

– Драгоценнейшая мадам, вы должны научиться укрощать свой язык. Вероятно, вам следует прислушаться к более знающим людям, чем герцогиня де Лорагэ.

– Но тетушка Диана самая милая и рассудительная женщина в целом мире!

– Вероятно, вам следует прочесть «Энциклопедию» и узнать значение слова «рассудительный», – сухо отвечает Аржансон. – Хоть издание запретили, я могу достать для вас экземпляр.

Меня передергивает. Читать я не люблю почти так же сильно, как писать. И сколько томов в этом чудовищном издании? О нет. Нет.

А Аржансон продолжает давать советы:

– Принимайте ухаживания короля, не перечьте старухе и сообщайте нам обо всех подробностях. Не пытайтесь блистать остроумием, используйте свои другие… таланты, и у вас все получится. А я буду держать Конти в курсе того, как продвигается наше дельце.

– А почему мне нельзя блистать остроумием? – надменно спрашиваю я. – Я очень умна и могла бы блеснуть. Я остроумна, как… остроумна, как любой француз-мужчина.

Аржансон, кажется, не слушает меня и откланивается, больше не сказав ни слова.

* * *

Сейчас я почти каждый день провожу с королем, но, к сожалению, и маркиза тоже. Король регулярно навещает ее, и она присутствует во время всех развлечений по вечерам.

Но он говорит, что любит меня, уверяет, что я намного красивее, чем она. А еще король очень заинтригован теми штучками, о которых я узнала у мадам Султаны, и заставляет меня бесконечно повторять и показывать то, чему я там научилась. Я рассказываю ему о зеркальном потолке, о бесконечных пуховых перинах, пахнущих пачулями; о маркизе де Трибувиль, которого я дважды там встречала; о блюдах с огурцами на каждом прикроватном столике; удивительных хлыстах и шариках, а также чернокожей женщине, чье тело было полностью покрыто маслом.

А еще я подробно рассказываю королю о своем гардеробе – я люблю поговорить о моде, и однажды он предлагает мне надеть платье тетушки Дианы, розовое с серебром, то самое, которое раньше принадлежало ее сестре Марианне. Я с радостью беру у тетушки платье, но, когда он видит меня в нем, у него становится такое лицо, как будто перед ним призрак. Стоит прекрасный осенний день, мы прогуливаемся по саду, медленно бредем по аллеям, усаженным желтеющими тисами. Король рассказывает мне о телескопе и о том, что он называет «чудесами бескрайней сини».

– И Лакайль, и Галилей, и возможность существования Урана…

Я понятия не имею, о чем он говорит, как будто он разговаривает по-гречески. Но мне нравится прогуливаться с ним по саду, кивать в ответ на низкие поклоны придворных, которых мы встречаем на пути. Я громко приветствую знакомых, чтобы все видели, что я прогуливаюсь с королем. Мы гуляем еще немного, и король, кажется, становится все печальнее и печальнее. Мы возвращаемся на террасу, выходящую на Большой Канал, солнце клонится к горизонту.