Изначально крайне враждебный к России, под натиском Китая владыка Синьцзяна попытался поменять прежнюю политику, весной 1877 года направив полное восточных комплиментов послание Константину Кауфману, генерал-губернатору российского Туркестана. Отсиживаясь с крупными силами вдалеке от «фронта», Якуб-бек всё ещё надеялся спасти своё государство путём дипломатических интриг – в Лондоне к лету должны были начаться переговоры представителей мятежного «Семиградья» и империи Цин. За время переговоров синьцзянский деспот, не зря прозванный «Бадаулетом» («Счастливчиком»), рассчитывал склонить на свою сторону и Россию, обещая ей «вечное добрососедство» и небывалые торговые привилегии в Восточном Туркестане.

Тем не менее Якуб-бек попенял Пржевальскому, что в войсках Цзо Цзунтана якобы служат русские офицеры в качестве инструкторов. Пржевальский вполне справедливо отрицал эти претензии, заявляя, что в войсках «императорского комиссара» Цзо есть только русские купцы.

Знаменитый путешественник оказался последним подданным Российской империи, кто видел владыку Синьцзяна живым. Спустя ровно месяц после их встречи, 30 мая 1877 года, «Бадаулет» неожиданно умер на шестом десятке лет – ему действительно посчастливилось не увидеть крах своего государства.

Существует несколько версий кончины Якуб-бека. Встречавшийся с ним полковник Алексей Куропаткин так обобщил свои личные впечатления и собранные сведения о владыке Синьцзяна и обстоятельствах его смерти:

«Покойный Якуб-бек был человек умный, деятельный, с удивительною памятью, но вместе с тем хитрый и лукавый; правды почти не говорил; в полном смысле был эгоистом и ни для кого не был другом. Полководцем же в последнее время он выказал себя весьма плохим… В отношении скромности своих личных потребностей Якуб-бек мог служить примером не только для всех азиятских государей, но и для некоторых из своих беков. Его жилища были просты до бедности. Одежда и пища те же, что у всех подчинённых. Единственною допускавшеюся им роскошью было содержание обширного гарема, в котором насчитывали до 300 женщин. Его походный гарем состоял из шести жён.

Обряды религии своей исполнял усердно. В сутки отдыхал только около четырёх часов, а остальное время был занят. Никому не доверял: во все дела, начиная от конюшни и кухни до самых важных государственных дел, вникал сам. Придворный штат Якуб-бека мало напоминал, по своей малочисленности, придворные штаты бухарского эмира и бывшего кокандского хана. Все распоряжения по управлению страною и всю переписку Якуб-бек вёл через свою канцелярию, состоявшую из четырёх мирз. Эти мирзы служили Якуб-беку одновременно и секретарями и писарями.

Каждое утро, со светом, Якуб-бек уже сидел на своём обычном месте, у двери, на коврике. Вся полученная за истекший день переписка перечитывалась Якуб-беку дострочно. По прочтении каждой бумаги Якуб-бек диктовал тотчас свою резолюцию, которая записывалась мирзою на прочитанной бумаге. В тот же день гонцы, верхом, со скоростью от 140 до 200 вёрст в сутки, везли эти бумаги по назначению. Через каждые 40–50 вёрст гонцы меняли лошадей на станциях, нарочно для этой цели устроенных. Быстрота решений Якуб-бека и их строгость известны всем и заставляли подданных Якуб-бека дрожать при его имени за сотни верст.

16 мая 1877 года, в 5 часов пополудни, Бадаулет был сильно раздражён своим мирзою (секретарем) Хамалом, которого за неточное исполнение каких-то поручений он бил прикладом до смерти. Убив Хамала, Якуб-бек набросился и начал бить своего казначея Сабир-ахуна. В это время с ним сделался удар (так именовали в XIX веке инсульт или инфаркт. – Прим. авт.), лишивший его памяти и языка. Оставаясь в этом положении, Бадаулет 17 мая (30 мая нового стиля. – Прим. авт.) в 2 часа утра скончался. Слухи об отравлении Якуб-бека сыном его Хак-кули-беком и о том, что он сам, ввиду неудач против китайцев принял яд, не имеют основания…»

В Китае с XIX века господствует версия, что Якуб-бек был отравлен одним из своих приближённых – Нияз-беком, бывшим мелким чиновником в цинском Синьцзяне, после антикитайского восстания ставшим «хакимом», т. е. наместником города Хотана. Действительно, после смерти Якуб-бека и усмирения Восточного Туркестана власти империи Цин наградили Нияз-бека должностью наместника ещё более крупного города, Яркенда. Однако вскоре китайцы обвинят награждённого в заговоре и сборе оружия для нового восстания, его арестуют, и в тюрьме он покончит с собой. По легенде, Нияз-бек отравился спрятанным в перстне ядом, тем же, которым убил Якуб-бека.

Сегодня мы можем лишь гадать об истинных обстоятельствах смерти владыки Синьцзяна, случившейся ровно 140 лет назад. Бесспорно одно – кончина «Счастливчика» стала решающим фактором в дальнейшей судьбе Восточного Туркестана.

Едва узнав о смерти главного врага, «императорский комиссар» Цзо Цзунтан, будучи уверенным в отравлении Якуб-бека агентами китайской разведки, поспешил выдвинуть и повсюду распространить пропагандистскую версию – что главный мятежник сам принял яд и покончил с собой, «оказавшись в безвыходном положении». Эта версия будет считаться официальной до самого конца существования империи Цин.

В стане противников Китая после смерти Якуб-бека сразу обострились до того подспудно тлевшие соперничество и борьба за власть. Младший сын покойного, Хак-Кули-бек, числившийся командующим войсками на «фронте», тут же повёл свои отряды подальше от китайцев, к городу Курля. Там он захватил походную казну, выплатил войскам двухмесячное жалование и спешно отправился в Кашгар, столицу мятежного «Семиградья». С собой Хак-Кули-бек вёз тело отца.

Вместо себя сын Якуб-бека назначил временным командующим войсками на антикитайском «фронте» популярного военачальника, узбека Хаким-Хан-Тюру. На следующий же день после отъезда претендента на синьцзянский престол оставшиеся войска провозгласили Хаким-Хан-Тюру верховным правителем и двинулись вслед за уехавшим Хак-Кули-беком, чтобы раньше него захватить главное казначейство покойного Якуб-бека, хранившееся в городе Аксу.

Но младший сын покойного Якуб-бека сумел раньше захватить сосредоточенные в Аксу ценности и продолжил путь к Кашгару. Он надеялся войти в «столицу» с верными войсками и деньгами раньше, чем гонцы доставят туда сведения о кончине Якуб-бека. Однако его опередил тайный посланник, направленный в Кашгар Нияз-беком, тем самым наместником города Хотана, которого власти империи Цин считали отравителем «Счастливчика».

Наместником «столичного» Кашгара был Бек-Кули-бек, старший сын Якуб-бека. Получив сведения о смерти отца и действиях младшего брата, он двинулся ему навстречу со своими войсками. В 80 верстах от Кашгара у моста через реку Кизилсу состоялась встреча близких родственников, закончившаяся тем, что старший брат отрезал младшему голову.

Формально старший сын «Счастливчика», Бек-Кули-бек, стал главой Синьцзяна. Перед лицом Китая он попытался сохранить свою самостоятельность, полностью переориентировавшись на Россию. Уже в конце июня 1877 года туркестанский генерал-губернатор Кауфман получил витиеватое послание Бек-Кули-бека, в котором тот именовал себя «опечаленным сиротой», а самого Кауфмана «любезным другом, с давнего времени и до ныне из дружбы и расположения заботящимся о пользе и благе» земель всего Туркестана.