— Знаешь что, генерал-лейтенант, — не выдержал даже Жуков. — Бранью ничего не добьешься.

— Виноват, не заметил!

— Командующий 24-й армией Галанин, — буркнул, оправдываясь, Гордов. — Никогда не промолчит… Я его тоже понимаю: мы требуем активных действий, а у противника в два раза больше сил и средств. Поэтому атаки все время захлебываются.

Услышав поучения Жукова, Рокоссовский не мог сдержать улыбки.

Когда Гордов отлучился по каким-то делам, Жуков спросил:

— Чему улыбаешься? Вспоминаешь подмосковную битву?

— Именно так.

— Но ведь это было под Москвой.

Уточнив обстановку, Жуков и Рокоссовский отправились на КП фронта. Он находился почти на самом берегу Волги. Ночью сюда возвратился и Гордов.

— Я приказал войскам перейти к обороне, — доложил он Жукову.

— Как это — к обороне? — с металлом в голосе спросил Жуков.

— Я вынужден был это сделать.

— Чем вы это объясните?

— У меня не хватает артиллерии, боеприпасов, — резко ответил Гордов. — Меня все время торопят. Войска вступили в бой без подготовки. Нет времени на организацию взаимодействия.

— Кто в этом виноват? — спросил Жуков.

— Я докладывал в Ставку, чтобы дали время на подготовку операции. Оттуда один ответ — наступать.

— Георгий Константинович, — вмешался Рокоссовский. — Доводы генерала Гордова вполне обоснованны.

— Хорошо, — сказал Жуков, бросив неодобрительный взгляд на Гордова. — Константин Константинович, принимай командование фронтом. Разбирайся сам с положением дел. Но при любых обстоятельствах активных действий не прекращать.

— Я это прекрасно понимаю, — проговорил Рокоссовский.

— Подумаем вместе, как это сделать.

— Георгий Константинович, у меня есть одна убедительная просьба.

— Какая? — насторожился Жуков.

— Позволь мне единолично командовать войсками фронта в объеме той задачи, которую мы обговорили в Генеральном штабе.

Заместитель Верховного, генерал армии, резко повернулся в сторону генерал-лейтенанта Рокоссовского и неодобрительно сверкнул глазами. Подобную просьбу он выслушивал впервые. На всех фронтах его присутствие воспринималось с благодарностью. Он готов был взорваться, но, увидев уверенность и невозмутимое спокойствие командующего фронтом, произнес:

— Ты считаешь, что мне здесь делать нечего?

Рокоссовский пожал плечами и промолчал.

— Хорошо, я сегодня же улечу в Москву. Командуй! — Жуков сухо попрощался, сел в машину и уехал.

2

Так 1 октября 1942 года Рокоссовский начал командовать Донским фронтом. Свои чувства и настроение он выразил в очередном письме к жене и дочери.

«Дорогие мои!

Перелет к новому месту совершил благополучно. Уподобился перелетной птице и потянул на юг. К работе приступил с первого дня и со всем остервенением и накопившейся злобой направил усилия на истребление противника.

Теперь немного о себе. Здоров и бодр. Несколько дней жил в балке, в землянке, чаще бывал в разъездах. Теперь живу в деревянном домике. Это подлинная избушка на курьих ножках.

Здешняя местность — это копия Даурии. И когда вылез из самолета, невольно начал искать глазами даурский гарнизон. Растительности — никакой, кругом лишь голые сопки да степи. Уже несколько дней дует сильный ветер и поднимает столбы пыли. Придется заводить себе очки, а то начали болеть глаза.

Как живете вы? Пишите обо всем. Буду рад получить от вас весточку. Как только получите приглашение приехать в Москву, немедленно отправляйтесь в дорогу. Квартира вам обеспечена. Не вздумайте задерживаться в Новосибирске, а то мы и так продолжительное время были в разлуке и томились в неизвестности. Ваш К. Рокоссовский».

На новом месте, не раздумывая, Рокоссовский взялся за дело. Вновь, как и под Москвой и на Брянском фронте, ему помогали начальник штаба фронта Малинин, начальник артиллерии Казаков, начальник бронетанковых войск Орел, начальник связи фронта генерал Максименко.

Войска фронта вели активную оборону. Их постоянные удары не позволяли противнику перегруппировать силы. Прочно удерживая рубеж на реке Дон, войска наносили контрудары в междуречье и тем самым помогали Сталинградскому фронту защищать город.

Для обеспечения прочной связи с войсками, растянувшимися по фронту на протяжении 400 километров, командующий перенес свой КП на хутор Малоивановку, который находился как раз в центре участка. Отсюда легче было организовывать взаимодействие с армией Чуйкова. В начале октября фронт оттянул на себя более десятка фашистских дивизий.

Когда генерал Батов зашел под вечер на КП, командующий фронтом говорил по телефону.

— Скажи честно, Михаил Сергеевич, левое крыло фронта мы можем двинуть в контратаку? Все, тогда начинай, как условились. А вместо безвольного командира дивизии назначь толкового командира полка. Приказ отдадим задним числом. Пока.

Командующий фронтом положил трубку, протянул руку Батову:

— Павел Иванович, поздравляю с назначением командующим 4-й танковой армией.

— Спасибо, что сдержали слово.

— Но есть одна закавыка, — улыбнулся Рокоссовский.

— Какая?

— В этой танковой армии всего лишь четыре танка.

— Многовато, — рассмеялся Батов.

— Срочно принимай командование, — торопливо проговорил Рокоссовский. — На днях мы ее переименуем в 65-ю общевойсковую армию. Так что не расстраивайся, принимай. Разберешься — доложишь.

За несколько дней Рокоссовский побывал на позициях трех армий. Последним соединением, с которым приехал знакомиться командующий фронтом, была 66-я армия Р. Я. Малиновского. Своим левым флангом она упиралась в Волгу и нависала над Сталинградом. Перед ней была поставлена задача — ликвидировать десятикилометровый коридор. Но немцы здесь сосредоточили большие силы и заняли построенные когда-то нами оборонительные укрепления. И выкурить их оттуда было не так-то просто.

В штабе армии Рокоссовский командарма не застал.

— Родион Яковлевич убыл в войска, — доложил начальник штаба Корженевич.

— Странно, он же знал, что я выехал в вашу армию, — удивился Рокоссовский.

— Сейчас мы его вызовем на КП.

— Не надо, я его сам найду, заодно и с частями познакомлюсь.

Но ни на дивизионных, ни на полковых командных пунктах Малиновского не оказалось. Рокоссовскому доложили, что он находится на ротном опорном пункте. Добрался туда командующий фронтом с трудом. Под артиллерийским и пулеметным огнем пришлось понюхать пороху. Один раз чуть не попал под танк, одно звено гусеницы у которого было сорвано и который, взрыхляя землю, продолжал елозить на уцелевшей гусенице. Видимо, кто-то заметил увернувшегося из-под танка человека. Вдруг открылась крышка люка и оттуда высунулась голова в засаленном шлеме.