всхлипывая. Она достала корзину, опустилась на колени рядом с яйцами и принялась одно за другим складывать на одеяло, устилавшее дно. Аэла начала биться под тяжестью Пэллора, ее душераздирающие вопли отражались от белых известняковых стен, и Энни отпрянула в сторону, сжимая в руках корзину и сотрясаясь от рыданий.

– Прости меня, – говорила она. – Мне так жаль. Но они не могут вылупиться сейчас. Мы сохраним их для тебя, обещаю…

Аэла пыталась наброситься на нас, скрежеща клыками. Пэллор всем телом навалился на нее. Его низкий вой присоединился к ее воплям, когда она пыталась оттолкнуть его от себя.

Я забрал корзину у Энни, схватил ее за руку и потянул в туннель.

Гладкие лужи сменились каменными ступенями, постепенно камни становились все более прохладными и сухими, пока мы карабкались к входу в склеп под Большим домом. Здесь было темно, лишь из трещины в двери, ведущей в подвал, пробивался слабый свет. Я сложил яйца в каменные ясли, предназначенные для хранения драконьих яиц; по сравнению с теплом воды в бассейне у термальных источников эти ясли казались неприветливо холодными и жесткими. При такой температуре развитие зародышей приостанавливалось, и можно было хранить яйца сколько потребуется.

Прежде чем уйти, я попросил Энни показать, где она спрятала мою седельную сумку. Казалось, нам обоим пришлось собрать всю волю в кулак, чтобы взглянуть на нее.

Поднявшись по лестнице в полуосвещенный дом, Энни упала на пол, и ее вырвало. Я ощущал ноющую печаль, которая назревала где-то в глубине живота и тянулась к драконьему логову, словно пуповиной связывая меня с Пэллором.

Я знал, что яйца обычно забирали у драконов. Но я не знал, каково это. Ни у кого из нас не было сил готовить, но у нас с прошлого дня оставался овощной суп и засохшая корка хлеба, которую можно в нем размягчить. Я разогревал суп, пока Энни горбилась за столом, потирая лоб.

– Ты справляешься?

– Пытаюсь. Помогает то, что Пэллор ее утешает.

Чувства Пэллора уже угасли во мне до низкого, печального гула в затылке.

Я поставил перед ней суп. Она медленно погрузила в него ложку, а затем замерла. Я знал, что она, как и я, думала о том, что невозможно есть, когда изнутри тебя заполняет такая печаль.

Но ей понадобятся силы для того, чтобы пережить то, что ждет нас дальше.

– Тебе нужно поесть.

Услышав напряжение в моем голосе, Энни подняла глаза. А затем без единого слова доела остатки своего ужина.

Мы вместе мыли посуду.

– Помнишь, как мне пришлось учить тебя, как это делается, в Элбансе?

– Помню. Я ненавидел это. И у меня ужасно получалось.

– И сейчас тоже.

Я брызнул на нее водой, а Энни, тихо рассмеявшись, шлепнула меня полотенцем.

После этого ничего не оставалось, кроме как лечь спать и ждать рассвета.

Мы распростерлись на кровати моих родителей. Темнота затаила дыхание. Пальцы Энни нащупали мои, затем ее губы отыскали мои, и меня охватило желание, похожее на всепоглощающий голод. Как будто я мог сделать ее своей, не дать будущему разлучить нас, навсегда слившись с ней.

В последний момент я уперся коленом в матрас, чтобы отстраниться, но Энни удержала меня.

– Я знаю, что это было совсем не то, чего ты хотел. Но рядом с тобой у меня было все, чего я только могла пожелать. Все это. Все мои дни, и все мои ночи, все мои… – Она умолкла, не произнеся слова, которые вертелись у нее в голове. Это была простая, самодельная версия каллийской свадебной клятвы. Я знал, потому что сегодня утром я видел похожие слова, написанные на бумаге, когда ставил свою подпись на документе в городской ратуше, убеждая себя, что это был всего лишь вопрос собственности и наследства, которое я хотел защитить. И все же я хотел бы, чтобы она была рядом, не в силах понять, почему не взял ее с собой.

Я напомнил себе об этом сейчас: Потому что другие клятвы прежде всего. Я прижал свои губы к ее губам, чтобы не дать ей произнести новые, и почувствовал, как у нее снова перехватило дыхание. В моих глазах снова вспыхнуло пламя, и я знал, что в конце концов пламя станет последним, что я увижу.

– Как бы я хотел подарить тебе все это…

Я ощутил, как она сглотнула, ее шея прижималась к моей шее. Я чувствовал вкус ее слез. Губы Энни изогнулись в темноте на моей щеке.

– Ты и я, мы возьмем все, что можем получить.

Когда она притянула меня ближе, я позволил ей это сделать.

29

Отречение

ЭННИ

Я пробудилась от сна столь глубокого, что казалось, словно я поднялась со дна моря. Мое тело переполняла восхитительная, торжествующая боль. Ли был очень осторожен. Было лишь немного больно там, где я ожидала испытать жгучую боль, а после меня охватила такая нежность, что все остальное было не важно. Мне хотелось лишь изо всех сил прижать его к себе.

Сейчас у меня возникла мысль – банальная мысль, которая принесла с собой неожиданное сожаление, – как бы мне хотелось, чтобы у меня было больше ночей, чтобы научиться наслаждаться им как следует.

Мне хотелось бы большего, чем одна-единственная ночь.

Его лицо разгладилось во сне. Исчезли озабоченные складки, а на подбородке темнела тень щетины. С какого момента, думала я с нежностью, сливавшейся с удивительным ощущением от прикосновения его кожи к моей, с какого момента Ли стал этим человеком с щетинистым подбородком, который обнимал меня с такой уверенностью и целовал так сладко…

– Привет.

Серые глаза отыскали меня в утренней мгле. Он приподнялся на локте, глядя на меня, наши обнаженные тела были так близко, что я ощущала малейшее его движение.

– Привет.

– Как ты себя чувствуешь?

– Просто великолепно.

Я говорила серьезно, но Ли слабо застонал, словно сомневаясь. Он перекатился на спину.

– Мне нужно больше практики.

Я приподнялась на локте:

– Я думала, у тебя… это уже было?

Мы никогда не обсуждали, чем он занимался с Криссой, но я всегда предполагала, что и этим в том числе. Ли помолчал, хлопая глазами.

В его глазах вспыхивали голубые блестки. Почему я никогда вот так не смотрела в них раньше?

– Нет, – сказал он, словно не зная, послужит ли это извинением.

Меня окатила волна тепла, поднимавшаяся изнутри. Едва осмеливаясь поверить в свою наглость, я еле слышно пролепетала:

– Я рада, что у тебя не было практики.

Губы Ли дрогнули. Я поцеловала его прямо в ямочку на щеке. Он притянул меня ближе – одеяло не могло