Первые дни в Лонг-Айленде совпали с рождественскими каникулами. У Марты был план свозить Юрика в Нью-Йорк, но она простудилась и поездку пришлось отменить.

Юрик взялся за гитару, но никак не мог сосредоточиться – что-то мешало. Виктор эти рождественские дни проводил в лаборатории – в конце декабря университет купил компьютер фирмы NeXT, последнее дитя Стива Джобса, уволенного к тому времени из Apple и создавшего новую компанию, производившую эти новенькие “нексты” с новой операционной системой, прообразом будущих MACов. Витя никак не мог оторваться от этой новинки. Он пригласил Юрика посмотреть – это был первый компьютер, который Юрик увидел живьем. Витя гладил корпус и нахваливал черный ящик, как хозяин собаки нахваливает стати своего любимца: восхищался его мощностью, оперативной памятью, дисплеем с невиданно высоким разрешением.

Юрик спрашивал, Витя отвечал. Витя отвечал, Юрик переспрашивал. И схватывал. Часа четыре – как одну минуту – просидели они в пустой лаборатории, и Юрик понял, что бывает кое-что интересное помимо музыки… Они бы и всю ночь просидели, но позвонила Марта, сказала, что ждет их к ужину. Возвращались под мелким дождем в темноте, молча, каждый занятый своими мыслями: Витя – о том, какие чудесные возможности для моделирования клеточных процессов таятся в новом компьютере, Юрик – о том, что хорошо бы соединить музыку с этой потрясающей машиной. Он был не первым, кому это пришло в голову, но об этом не догадывался. Юрик не знал еще, что всего через пару лет компьютер станет необходимой частью любого музыкального процесса – от обучения до записи и исполнения…

Виктор был никудышним оратором, излагал мысли, оставляя пробелы и пропуская детали, которые казались ему самоочевидными, но Юрик его понимал и в разговоре умел перешагивать через незаполненные промежутки. Юрик сразу сообразил, что Витино дело заключается в умении заставить умную машину быстро решить задачу, которую обычный человек тоже может решить, но ему требуется очень много времени.

Это было начало девяностых, первые пробы волнующих взаимоотношений человека и машины, сюжеты научной фантастики приблизились к реальной жизни. Программисты догадывались, что созданные человеком искусственные мозги могут кое в чем превосходить интеллект создателей… Что скорость вычисления может создать новое качество…

Виктор приобрел в сыне внимательного слушателя, но слушателем Юриковой музыки не стал. Однако завязались новые отношения. С пяти Юриковых лет их соединяли шахматы, теперь, десять лет спустя, их, похоже, заменил компьютер.

Четвертого января Марта отвела Юрика в школу искусств, на музыкальное отделение. Юрик прошел собеседование по музыке, английский оставлял желать лучшего, и его определили в группу для иностранцев ESL (English as a Second Language). Обязательных предметов было всего четыре: этот самый ESL (Юрик через два месяца назвал его “английский для ослов” и перешел в обычный класс), математика, конституция США и неопределенный предмет под названием “science” – наука.

Из многих предлагаемых музыкальных курсов Юрик выбрал четыре – теорию музыки, классическую и джазовую гитары, базовый курс по фортепиано. Еще был “хор” как общий класс для всех, кто занимался музыкой.

Первый школьный день произвел на Юрика ошеломляющее впечатление. Утренние четыре часа были посвящены разбору недавнего рождественского выступления. Сводный хор школы исполнял на городском концерте части оратории Генделя “Мессия”, и теперь руководитель хора, недовольный выступлением, от которого публика была в восторге, высказывал свои замечания:

– Open № 22! “Behold the Lamb of God that taketh away the Sin of the World” – гулким голосом объявил учитель.

Юрик раскрыл самодельную книжечку с нотами и текстами. Нашел № 22. Такие книжечки были у всех. Учитель взмахнул рукой. Он больше походил на баскетболиста, чем на музыканта, руки у него были как две совковые лопаты, он махал ими от плеча, как будто боролся с враждебным воздухом.

Звучал хор, на Юриков вкус, замечательно. Никакого сопровождения не было, и группы голосов работали как разные инструменты. Юрик слушал их почти в трансовом состоянии: он знал, что инструмент может звучать как человеческий голос, но чтобы голоса звучали как инструмент! – с таким Юрик еще никогда не встречался. Целую бурю переживаний вызвало это пение – изумительный хаос, в котором он не мог разобраться, но чувствовал, что слезы вот-вот брызнут… Учитель жестом останавливал пение и объяснял им, где они напортачили. Удивительно, но Юрик его понимал: направленность его интереса помогала в понимании чужого языка.

Вот счастье привалило, наконец-то будут у него учителя, с которыми интересно, и он выберется из тупика, в который попал дома. Он понял, что находится в нужном месте в нужное время.

Лучше всех был учитель по теории музыки. Он играл на “кото”, старинном японском инструменте, странную японскую музыку, без определенного количества нот на октаву – и не семь, и не двенадцать, а сколько угодно: вместо гаммы предлагалась бесконечность. От этого просто мозги кипели. Зато гитарный преподаватель оказался сущий зверь, совершенно противоположного знака. Черный толстяк, южанин, с лысой макушкой и обильным бордюром вокруг лысины, он даже не стал слушать, как Юрик играет. Он ткнул пальцем в Юрика и сказал: “Practice scales!” – Играй гаммы! Он это всем говорил, но занятия по технике были индивидуальные, и Юрик не знал, что мистер Кингсли всех учил одним способом: требовал, чтобы ученик играл 120 гамм на две октавы в течение 10 минут, а при малейшей помарке начинал сначала. Стресс был такой, что на втором занятии у Юрика пошла кровь носом. Ничего другого Кингсли играть не давал. И поговорить тоже не давал. Много времени спустя Юрик оценил эту зверскую манеру. В отношении Кингсли к музыке не было ни капли радости, одна гимнастика пальцев. Но Юрик уже понимал: если музыка не доставляет радости музыканту, она не в радость никому.

Прелестная старушка-француженка преподавала фортепиано. Глядя на ее порхающие морщинистые ручки, Юрик испытал профессиональную зависть: у пианиста для обеих рук один и тот же механизм движения, тогда как у гитариста более сложная координация – левая и правая руки должны жить разной жизнью, но в идеальной синхронизации… И, конечно, главное преимуществ фортепиано – оно позволяет вести несколько голосов одновременно и открывает целую вселенную звуков, неисполнимых на гитаре. Кроме того, для ф-но существовало огромное количество музыкальной литературы – больше, чем для любого другого инструмента.

Занятия классической гитарой, которую он не любил, расширили его возможности: преподаватель-“классик” Эмилио Гальярдо, однофамилец или родственник звезды испанской классической гитары, ставил технику пальцевого звукоизвлечения на отличном инструменте фирмы “Antonio Sanchez”, и Юрик научился играть без медиатора и прибегал к нему с тех пор только в особых случаях либо когда ломал ногти. Ногтевое звукоизвлечение давало совершенно другое качество звука. Одновременно Эмилио Гальярдо научил его правильному обращению с ногтями – как их отращивать и затачивать по прямой линии под углом сорок пять градусов между ногтем и пилкой. Так разрешилась детская травма, произошедшая от постоянных скандалов с мамой по поводу стрижки ногтей.