молодой пары. Есть там и надоевший персонаж в нашей литературе — дед, которому делать нечего, но он всё ходит, расспрашивает, через сколько лет будет коммунизм и дождётся ли он, поскольку ему 73 года". На самом деле, это, конечно, не советская литература, а классическая массовая культура.

Все эти персонажи легко переписываются, превращаясь в героев тошнотворного перестроечного фильма о фермерах-первопроходцах или сериала об офисных жителях. И напрасно на III съезде писателей Твардовский восклицал: "Зачем мне, читателю, 365 романов в год?" — это хороший вопрос.

Потому что это вопрос не риторический — зачем, дескать. так много, не надо столько. Это настоящий вопрос — потому как над литературой уже поставили эксперимент. Одной фантастики сейчас выходит 365 романов в год, и это не удивляет, кажется, уже никого.

Это эхо давней сталинской идеи малокартинного кинематографа, когда решили делать мало фильмов, зато хороших. Ничего из этого, разумеется, не вышло, как из предложения отцеплять первый и последний вагоны, когда узнали, что большая часть погибших при крушениях находится именно в них.

Я бы не преувеличивал важности Твардовского как теоретика литературы — он был человек внимательный, с хорошим крестьянским глазом, который позволял ему подмечать многое.

Но и у него есть предел точности. Всё-таки это суждения поэтического ума, а не научного.

А так-то в умирающей литературе изменилось мало. Вот в речи на XXI съезде КПСС Твардовский говорит: "У нас до сих пор не в диковинку прочесть иногда примерно такую рецензию: роман, имярек, посвящён ближайшей современности и людям, находящимся на передовых постах социализма, и. т. д., и т. п. — идёт длинный перечень добрых намерений автора, и ни слова о том, как это было написано, трогает ли это душу читателя. И только в соответствующем месте, в соответствующем абзаце говорится, что, мол, язык романа, к сожалению сер, композиция рыхла, образы героев расплывчаты, редакция не поработала с автором, чтобы устранить длинноты и пустоты. Заключительный абзац: однако — ох, это обязательное однако! — однако всё это не мешает роману быть нужной, полезной книгой". Я клянусь, что большая часть рецензий пишется по этой же схеме и сейчас.

Впрочем, у Твардовского можно найти многое — например, он пишет о Бунине, как о польском шляхтиче, который чем беднее, тем больше его гонор.

А вот Исаковского он зовёт учителем, а не товарищем. И правда, Исаковский — народный поэт. Во многих сердцах он выше Есенина — со всеми его не нужен мне берег турецкий, враги сожгли родную хату в лесу прифронтовом и Катюшей.

Но я не к этому.

В "Карельском дневнике" Твардовского от 13 марта 1940 написано: "В пятом часу позвонил Березин из редакции "На страже Родины"".

Извините, если кого обидел.

15 мая 2010

История про ночь

Надо сказать. что довольно странное впечатление производит город Москва в ночь музеев. довольно странное.

Но — отношусь с пониманием.

Извините, если кого обидел.

16 мая 2010

История по ходу дня

Пора сажать капусту.

Извините, если кого обидел.

18 мая 2010

История про лебедей

Как-то я задумался о том, как звучат рекомендации к чтению со стороны. Поводом была книга "Чёрный лебедь", вокруг которой сперва творилось какое-то безумие, а потом постигла этого лебедя участь всех пушных зверей. Я совершенно не мог понять, хорошая книга со стороны. То есть, бывают разные случаи — иногда хвалят что-то, и совершенно ясно, что это говно. Иногда перехваливают нормальный продукт, и львиная доля раздражения им лежит на отравлении рекламой. Вокруг этого "Чёрного лебедя" было странное облако — облако смыслов. Дело в том, что я эту книгу не читал — и не потому, что что-то о ней что-то знал, а потому, что бывают такие книги, которые тебе хвалят заведомо странные люди. Например, так мне хвалили Ричарда Баха — то есть, вот книга, что объяснит тебе всё. Не то, чтобы я не верил в то, что бывают книги, объясняющие всё, но как-то велик риск нарваться на сектантов.

А я сектантов не люблю, потому что у них не бывает чуда — тебе, к примеру, говорят, что это небо в алмазах. А ты видишь нейлоновый полог и комары на нём сплющенные.

И я понимаю, что просто так уже я этот текст не могу читать, а мне теперь нужно его читать с таким внутренним арбитром, чтобы и внутренний сектант высказался, и внутренний экзорцист. А арбитр их должен рассуживать.

Но это труд, труд тяжелый — ну его.

Поэтому я как-то помелил, и решил посмотреть, что дальше будет. Буду жив через год — почитаю. А то у книжек-объясняющих-всё есть такая особенность — пройдёт волна ажитации, и все начинают говорить "Эко мы повелись, это же не кровь, а клюквенный сок".

Итак, я подозревал, что это такая смесь Коэльо с Карнеги. Ведь Карнеги действительно учит жить, и советы его толковы, включая запомнившийся мне — "поздравляйте людей с днём рождения, потому что вы можете оказаться единственным человеком, что поздравил кого-то, кто в этот день оказался одинок". Мне безо всякой прагматики это показалось верным.

А вот с прочими такими книжками я всё время рядом с ними чувствую себя в магазине на диване. (Если я не украл эту фразу у кого-то). Сначала чувствуешь прилив воодушевления, а потом — некоторый обман. Впрочем, про "Чёрного лебедя" вокруг меня уже подустали говорить, и все находятся в поиске новых кумиров.

Извините, если кого обидел.

18 мая 2010

История про Ивана Таранова

Один из моих пунктиков — это старая реклама. Нет, не рисунок усатого силача в полосатом трико ("Для господ, стремящихся улучшить фигуру — новые пилюли силы. "Гимнастика" Мюллера так же прилагается"), не всякий зверинец Каннских львов, а та недавняя реклама, что я ещё помню, но пересказывать её сложно.

Часто уже нет рекламируемого товара — где этот Распутин, подмигивающий с водочных бутылок два раза, существует ли вентиляторный завод, с которым нужно было заключать договора…

Сейчас я расскажу про пиво, исчезнувшее с моего горизонта и его основателя.

Однажды мне приснилось стихотворение. Причём я никак не могу быть уверен, что это стихотворение мне приснилось, поэтому оно не попадёт в опись снов. Может, это был не сон, но что это было некое видение — это точно.

Итак, мне представлялось новогоднее мультипликационное небо, окружающее