А пока она обратилась к старосте, спрашивая его, не найдется ли в селении дом, где ее согласились бы за деньги прилично принять, и не может ли она поговорить со священником.

— Да, да, преподобный и сам хочет поговорить с тобой, — сказал ей представитель официальной власти, — и я думаю, что, если только тебе не удастся переубедить ректора, мы лучше сбережем твои денежки и отправим тебя в приходский приют.

— А куда же мне идти сейчас? — спросила в страхе Джини.

— Да вот его преподобие велел привести тебя сначала к нему, чтобы ты ему все о себе рассказала, а то, может, ты для того пришла сюда, чтобы сесть нашему приходу на шею.

— Я не собираюсь никому садиться на шею, — ответила Джини, — у меня достаточно денег для своих нужд, и я хочу только одного: следовать в безопасности дальше.

— Вот это совсем другой разговор, — сказал староста, — если ты только не врешь; но ты вроде выглядишь не такой полоумной, как твоя подружка. Да и с виду ты как будто ничего, не такая грязнуля, как та. Ступай за мной, ректор наш — хороший человек.

— Это тот самый проповедник, кто проповедовал? — спросила Джини.

— Проповедник? Боже милостивый! Ты что, пресвитерианка, что ли? Это же ректор, сам ректор, девушка, и во всем нашем округе таких не сыщешь, да и нигде окрест. Пойдем, пойдем живее, чего замешкалась!

— Мне очень хочется увидеть священника, — сказала Джини, — потому что, хоть он и читал свою проповедь по написанному и носит эту ризу, или как они ее там называют, все же он так хорошо проповедовал, что, наверно, и сам человек достойный и благочестивый.

Разочарованные зрители, поняв, что никаких развлечений больше не будет, разошлись в разные стороны, и Джини со свойственным ей терпением последовала за своим самодовольным и грубоватым, но не жестоким проводником.

Священник жил в большом и просторном особняке, так как местный церковный приход был очень обеспеченным, а сам священник происходил из богатой семьи, жившей по соседству: один из сыновей или племянников этой семьи готовился обычно для духовной карьеры, с тем чтобы использовать столь благоприятную возможность и получить назначение в это выгодное место. Таким образом, приход Уиллингэма всегда считался прямой и бесспорной собственностью Уиллингэм-холла, а так как один из сыновей, или племянников, или братьев богатого баронета обычно владел приходским домом, то последнему уделялось неусыпное внимание, с тем чтобы сделать его не только уютным и удобным, но даже внушительным и величественным.

Дом был расположен в четырехстах ярдах от селения на возвышенности, отлого поднимавшейся кверху и покрытой небольшими, беспорядочно разбросанными зелеными порослями, в которых дубы и вязы образовали живые изгороди и терялись вдали в виде прелестных и прихотливых сплетений. Приблизившись к дому, они вошли в красивые ворота и оказались на лужайке, правда небольшой; но засаженной аккуратно подстриженными каштанами и березами. Фасад дома не был выдержан в каком-то определенном стиле. Часть его была очень древней и сохранилась еще с тех пор, когда в нем проживал наместник римской католической церкви. Последующие владельцы достраивали и перестраивали дом соответственно вкусам своей эпохи и без учета правил симметрии. Но эти несуразности в архитектуре так удачно сочетались друг с другом, что глаз зрителя не видел ничего отталкивающего в таком смешении различных стилей, а, наоборот, был очарован столь необычным и красочным разнообразием. Фруктовые деревья у южной стены, наружные лестницы, множество различных входов, комбинация крыш и труб самых различных эпох — все это вместе образовывало фасад, не отличавшийся, может быть, красотой или величием, но прельщавший своей необычностью, сложностью или, как уместно говорил мистер Прайс, живописностью. Самые значительные добавления были сделаны теперешним ректором, который, будучи «человеком ученым», как внушал староста Джини (очевидно, затем, чтобы заставить ее почитать того, пред которым она должна была появиться), пристроил великолепную библиотеку, гостиную и даже две дополнительные спальни.

— Многие пожалели бы деньжат на такое дело, — продолжал сей приходский авторитет, — потому что место это все равно достанется тому, кого сэр Эдмунд облюбует; но у его преподобия и своей земли немало, ему нет нужды считать каждую копейку.

Джини не могла не сравнить неправильное, но зато обширное и удобное здание, стоящее перед ней, с «пасторатами» в ее стране, где скупые наследники хоть и твердят, что их жизни и состояния отданы целиком процветанию пресвитерианского хозяйства, на самом деле стараются урвать и урезать от него где только возможно, так что здание, добротно построенное из кирпича и камня, не может удовлетворить потребностей даже настоящего владельца и обрекает его потомков через каких-нибудь сорок или пятьдесят лет на тяжелые затраты, которые, будучи своевременно и с толком сделаны в прошлом, обеспечили бы им спокойное существование по меньшей мере в течение ста лет.

Позади ректорского дома был спуск к небольшой речке, не отличавшейся романтической стремительностью и живостью северного потока, но приятно разнообразившей пейзаж тополями и ивами, кое-где осенявшими ее берега.

— В этом ручье уйма форели, — сказал староста, которого смирение Джини, а главное, ее уверение, что она не собирается сесть приходу на шею, сделали довольно общительным. — Самый что ни на есть хороший для форели ручей во всем Линкольншире. А спустись хоть чуть-чуть ниже — на муху уже ничего не поймаешь.

Свернув в сторону от главного подъезда, он привел Джини ко входу в более старую часть здания, где жили главным образом слуги; там он постучал в дверь, которую открыл слуга в ливрее темно-малинового цвета, — такого именно слугу и следовало иметь богатому и почтенному священнику.

— Как дела, Томас? — спросил староста. — И как молодой мистер Стонтон?

— Да неважно, очень неважно, мистер Стабс. Вы хотите повидать его преподобие?

— Да, да, Томас. Передай, пожалуйста, что я привел ту молодую женщину, что пришла к службе с этой помешанной Мэдж Мардоксон. Сама-то она вроде совсем приличная девица, но я ее ни о чем не спрашивал. А его преподобию могу сказать, что, по-моему, она шотландка и такая же нудная, как топи в Голландии.

Томас окинул Джини Динс тем взглядом, каким обычно балованные слуги богачей — как светских, так и духовных — считают своим правом смотреть на неимущих, после чего пригласил мистера Стабса и его подопечную войти и подождать, пока он доложит о них своему господину.

Комната, в которую он их ввел, представляла собой нечто вроде приемной управляющего. На стенах висело несколько географических карт графства и три или четыре гравюры с местных знаменитостей: сэра Уильяма Монсона, кузнеца из Линкольна, Джеймса Йорка и прославленного Перегрина — лорда Уиллоби в полном вооружении, чье выражение лица соответствовало его словам в приведенных под портретом строках:

Вставайте, мои копьеносцы,

И дол огляните кругом!

Стрелки мои! Метко стреляйте -

И недруга мы разобьем!