– Позвони, когда появится такая возможность, – попросила она. – Я уверена, у тебя все получится.

Однажды я была в главном салоне Матвеева, именно там я впервые увидела кольцо-цветок. Здание коричневого цвета, узкое и длинное, отделанное коричневой и золотой плиткой, вход обрамляют две колонны, окна огромные, сияющие и манящие. Бабушка, устраивая мне экскурсию по бизнесу Матвеева, желала подчеркнуть тот факт, что Ювелирный дом Ланье гораздо величественнее, богаче и значимее. Да, это было так, но такое сравнение не заставило меня надеть на голову корону. В салоне Матвеева и тогда, и сейчас я ощущала свободу и умиротворение, мне нравились прозрачные светящиеся этажерки, тянущиеся к потолку, зеркальные стойки, бархатные подушечки фирменных цветов (коричневые, зеленые и золотые) и сами украшения. Они были более современные в отличие от украшений Эдиты Павловны, в них присутствовали легкость и полет.

Матвеев встретил меня у входа и лично познакомил с управляющим и администратором, я тут же получила почетное звание ученик и была приставлена к сдержанной женщине лет сорока пяти, Марине, проработавшей у Максима около пятнадцати лет.

– Отдаю тебя в хорошие руки, – сказал он, – если что-либо понадобится, обязательно звони. И еще… Я бы хотел приехать к тебе сегодня вечером, у меня есть подарок. Хозяйка квартиры не будет против, если я поднимусь?

– Я спрошу ее, – ответила я, гадая, о каком подарке речь и почему все несколько… м-м… таинственно.

– Договорились.

Матвеев уехал, а я начала свой первый рабочий день, телефон пришлось оставить в своем шкафчике – выходить в зал с мобильником было строго запрещено. Я чувствовала себя довольно уверенно и с интересом впитывала вводную часть (знакомство с украшениями). Марина похвалила меня три раза, ее даже удивили мои познания, правда, потом она сказала: «Впрочем, это вполне объяснимо». Конечно, моя причастность к дому Ланье ни для кого не была секретом, но я подозревала, что все ломают голову: почему я здесь и какие интересы ко мне у Матвеева.

Домой меня отпустили в восемь. «Пусть информация уляжется», – произнесла Марина и впервые за вечер улыбнулась, я вздохнула с облегчением.

Собираясь домой, я взяла мобильник и увидела два вызова: звонили Эдита Павловна и Лера. Опыт подсказывал, что бабушка собирается потребовать моего возвращения, а сестра опять что-то подслушала… Я набрала Симку и кратко поведала ей о своих подвигах.

– Здорово, может, мне тоже к тебе присоседиться? Будем вдвоем делать людей счастливыми. Рубины, гранаты, жемчуг – подходи, налетай! – весело пропела она, потом спросила: – А как Матвеев?

– Хорошо… – начала я. – Сегодня приедет ко мне в гости, если Мария Ильинична разрешит. Сказал, что у него есть подарок. Наверное, поздравит с первым рабочим днем.

– Конечно, бабушка разрешит, уверена, ей даже будет любопытно, – ответила Симка и замолчала.

Я представляла ее состояние: когда хочется и одновременно не хочется говорить о человеке, которого любишь, когда надеешься и теряешь веру, когда и хорошо, и плохо и нет конца и края этим болезненным перепадам.

– Симка… – тихо произнесла я.

– Ничего… – ответила она.

– По-разному же бывает…

– Ну да…

«Я должна помочь Симке – обязательно!»

Когда я пришла, Мария Ильинична, уютно устроившись в кресле, вытянув ноги и водрузив их на табуретку, смотрела телевизор. На экране велись раскопки: из песка торчали неровные стены и отдельные камни, бородатый мужчина с обветренным лицом рассказывал об удивительных письменах, разобраться в которых пока ни у кого не получалось.

– Настюш, сделай-ка бутерброды, совсем я оголодала с этим телевизором. Поясница болит, завтра дождь будет.

Сделав бутерброды с ветчиной и сыром, намыв и порезав огурцов и помидоров, я отнесла две щедрые тарелки Марии Ильиничне.

– А можно ко мне ненадолго гость придет? – спросила я, присаживаясь рядом.

– Мужчина?

– Да.

– Ах, молодость, молодость… – многозначительно улыбнулась Мария Ильинична, подхватила бутерброд и торопливо ответила: – Пусть приходит, посмотрим на этого красавчика.

Говорить, что «этот красавчик» не является моим сердечным другом, не имело смысла – Мария Ильинична ни за что бы не поверила.

* * *

Матвеев приехал к половине десятого, сначала он внес в квартиру нечто плоское, объемное и тяжелое, упакованное в обыкновенную серую бумагу, затем спустился к машине и вернулся с букетом бордовых роз и большущим тортом. Белая коробка, обвязанная алой лентой, притягивала взгляд и вызывала слюноотделение.

Представившись, Матвеев протянул торт и цветы Марии Ильиничне, чем покорил ее раз и навсегда.

– Это вам.

– Спасибо, – выдохнула Мария Ильинична, сраженная внешним видом и галантностью Максима. – О! – произнесла она, взглянув на него внимательнее, приподняла одну бровь (наверное, сие означало наивысшую оценку) и посмотрела на меня.

«Если бы вы знали, Мария Ильинична, кто любит этого хорошего человека…» – подумала я, сдерживая многострадальный стон.

Матвеев принес подарок в мою комнату, отказался от чая, сел на стул и в первую очередь попросил отчета о работе. Больше всего его интересовали мои чувства и ощущения, а уж потом, сколько времени я провела в зале, что успела изучить и так далее. Он внимательно следил за мной, ловил каждое слово, интонацию, его лицо то хмурилось, то разглаживалось, и через десять минут у меня появилось стойкое ощущение – я сдаю экзамен, название которому пока не придумали.

Взгляд постоянно тянулся к подарку, меня очень интересовало, что спрятано под несколькими слоями оберточной бумаги и скотчем…

– Мне понадобятся ножницы, – сказал Матвеев, поднимаясь.

– А что там? – спросила я, раздобыв их у Марии Ильиничны.

Он не ответил, наклонился и аккуратно разрезал скотч в нескольких местах, затем отогнул бумагу на углах и стал ее снимать.

Раздался шорох. Упаковка отступила, открыв свету… портрет моей мамы. Портрет, еще совсем недавно висевший в квартире Шелаева.

– Клим попросил передать тебе, – сказал Матвеев и замолчал, давая мне возможность хотя бы немного прийти в себя. – Я посчитал нужным это сделать.

Протянув руку, кончиками пальцев я коснулась тяжелой рамы и встретилась взглядом с мамой. Она смотрела на меня нежно, мягко и будто говорила: «Держись, не нужно плакать…» Я улыбнулась и еле сдержала слезы. Долгое время я боялась думать о том, как мне добраться до портрета, потому что сделать это не было никакой возможности! И вот моя самая заветная мечта осуществилась тогда, когда я совсем не ожидала… Клим отдал портрет, не потребовав ничего взамен.

– Спасибо, – тихо произнесла я.

– Не за что, мое участие минимально.

Матвеев отошел к шкафу и повернулся ко мне лицом.