и я, и то, что ты в ее распоряжении, делает ее более могущественной, чем ты можешь себе представить. Одним щелчком твоих пальцев она получит все, что когда-либо хотела. Ты ее бесплатный путь к вершине.

Руки Романа сжимаются в кулаки на бедрах, когда осознание и гнев начинают пульсировать в нем, и я обнаруживаю, что встаю и направляюсь к нему. Я забираюсь к нему на колени, оседлав его, сохраняя небольшое расстояние между нашими телами, не желая, чтобы он неправильно понял и оттолкнул меня от себя, как он сделал прошлой ночью.

— Эй, — говорю я, требуя его полного внимания. — Не злись из-за этого, а поквитайся. Отвяжись от сучки и позволь ей пробираться сквозь этот долбаный мир самостоятельно. Ты уже оказал ей достаточно услуг.

Он качает головой.

— Это не так просто, как ты думаешь, — бормочет он. — То, что она у нашего отца… Мои братья и я обязаны ей своими жизнями. Причина, по которой мы можем дышать прямо сейчас, заключается в том, что она пожертвовала всем, чтобы спасти нас.

Мои брови хмурятся, когда я оглядываюсь на Маркуса и Леви и вижу спокойные выражения на их суровых лицах. Маркус кивает, когда пальцы Романа разжимаются из сжатых кулаков и ложатся на мои бедра.

— Все было точно так же, как с Флик, — говорит Маркус. — Только ей было около восемнадцати, и она едва окончила среднюю школу.

— Что случилось?

— То же самое старое дерьмо, которое происходит каждый раз, когда я сближаюсь с девушкой, — говорит Роман, устремляя на меня тяжелый взгляд, молчаливое напоминание о том, почему он отказывается расслабиться и принять тот факт, что, между нами, что-то происходит. — Мы были чертовски близки в старших классах. Первая любовь и все такое, — бормочет он, закатывая глаза, как будто это признание причиняет ему физическую боль. — Моему отцу это не понравилось, и сразу после того, как он запер нас в этом гребаном замке, он набросился на нее.

— Что он сделал?

Роман вздыхает.

— Пустил пулю в голову ее матери, а потом пообещал сделать то же самое с ее младшим братом. Ее задача была ясна: быть рядом с ним и в конце концов стать его женой. Если бы она не справилась или отказала ему, он забрал бы и наши жизни, и она осталась бы ни с чем.

Я прищуриваюсь и медленно качаю головой, сомневаясь в их отце.

— А он не блефовал? Он миллион раз угрожал смертью, а вы все еще дышите.

Леви вздыхает и поднимает воротник своей рубашки, сдвигая его, чтобы показать слабый шрам прямо под ключицей.

— Он, блядь, не блефовал, — прямо говорит он. — Ее младший брат умер в тот день, когда я получил это. Ему было всего четырнадцать, и у нее никого не осталось. Он был ее единственной оставшейся семьей. Мой отец уничтожил все, что у нее было, пока у нее не осталось другого выбора, кроме как подчиниться ему, и после всех этих лет она остается рядом с ним, чтобы убедиться, что он не заберет и наши жизни.

Я тяжело сглатываю и перевожу взгляд обратно на Романа, наконец-то понимая, почему он переворачивает ради нее рай и ад, но все равно нельзя отрицать, что я права. Она змея, и хотя десять лет назад жизнь стала для нее адом, она более чем приспособлена к этому новому образу жизни, наполненному роскошью и властью.

Я устраиваюсь так, что сажусь боком к нему на колени и расслабляюсь, нахмурив брови и глубоко задумавшись. Что-то все еще не сходится, и я отказываюсь смириться с тем, что парни просто продолжат удовлетворять все ее потребности и желания из-за решения, которое она приняла десять лет назад.

— Что? — бормочет Роман, его рука опускается мне на спину. — Ты думаешь так чертовски громко, что у меня от этого начинает болеть голова.

Леви и Маркус поднимают на меня глаза, наблюдая, как я борюсь со своими мыслями, пытаясь разобраться в них.

— Я не знаю, — бормочу я, не отрывая взгляда от мирно спящих на полу волков. — Я просто… Я ей не доверяю. Она змея.

— Она не сучка в капюшоне, — говорит Маркус, вникая в суть. — Я бы знал, если бы это была она. Та девушка была слишком маленькой и слишком светловолосой, чтобы быть Арианой.

— Я знаю, — соглашаюсь я. — Это не в ее стиле. Она предпочла бы пожаловаться на меня Роману, чем приложить все усилия, чтобы ворваться сюда на машине для побега и попытаться убедить меня сбежать, но что-то еще просто не устраивает меня. Я ей не доверяю.

— Ты не обязана, — говорит мне Роман. — Я сам едва доверяю ей, но я уважаю ее и обязан ей жизнью. Может, сейчас она и играет в эту игру, но десять лет назад она пожертвовала своей жизнью, чтобы мы с моими братьями могли жить. Так что, хотя я и не ожидаю, что ты поладишь с ней, я все же ожидаю, что ты приложишь гребаные усилия. Как только мы свергнем нашего отца, она будет править вместе с нами.

Я сжимаю челюсть, когда яростная ревность и гнев пульсируют во мне. Несмотря на то, что я хочу, чтобы парни принадлежали только мне, а я не люблю делиться, сама мысль о том, что у нее будет часть того, что они обещали мне, злит меня, как никогда раньше. Я не ожидаю, что у меня будет какая-то власть в этом мире, когда парни станут главами семьи ДеАнджелис, но я ожидаю, что буду пользоваться тем уважением, которое приходит вместе с принадлежностью к ним, и необходимость делить эту роль с такой сукой, как Ариана, подобна пощечине.

Я слезаю с колен Романа, когда ярость берет верх.

— Ни в коем случае, — выплевываю я, перешагивая через Дил, когда возвращаюсь на свой прежний диван и опускаюсь на него. — Подумай о том, что ты от меня просишь, прежде чем говорить подобные глупости.

Маркус смеется, веселье отражается на его лице.

— Что ж, блядь. А я думал, что это у меня проблемы с ревностью.

— Я, блядь, не ревную, — выплевываю я, лгу прямо сквозь зубы. — Я просто не хочу иметь ничего общего с сучкой, которая раздвинула мне ноги, пока я была слишком напугана, чтобы сказать "нет". И, между прочим, каждый из вас, мудаков, тоже ответит за это дерьмо, так что укусите мою ебаную бойкую задницу. Или она, или я.

Маркус громко смеется.

— О, черт, ты такой дерзкая, когда ревнуешь, да?

Скрещивая руки на груди и