— Чего ж глядите кисло? — прищурившись, спросил Андрей Иванович.

— Рано выскочили, пластуны-то, — пожаловался старший. — Верст пять, поди, уж отмахали, налегке-то!

— А вы через трубку смотрели?

— Смотрели. — Старший конфузливо шмыгнул носом. — И вдругорядь смотрели. А третий раз аккурат перед вами смотрели… и уже не видать! Нету никого.

— Ну! — Андрей Иванович ухмыльнулся, крутнул бородой. — А когда в первый раз смотрели — куда поскакали?

— А вон. — Служивые разом вскинули руки, показывая направление. — И вдругорядь когда смотрели — так же и ехали, не свернули никуда.

— А вот я вас выдеру, — пригрозил Ушаков. — Да не розгами, а кнутом!

— Да за что ж, батюшка?! — хором вскричали служивые. — Все как сказывал делали!

— Да так, чтоб через трубку лучше смотрели. — Ушаков полез из кибитки наземь — ноги размять, опять хмыкнул. — Ладно, не буду. Молодцы — все ладом сделали.

— Рады стараться, ваше-ство! — радостно гаркнули служивые. — Разрешите в обоз?

— А погодите в обоз — дело еще для вас есть. — Ушаков повернулся к Егорке Кудрину: — Ну-ка, пусть мачту вытянут да соберут натрое…

То, что граф назвал мачтой, на самом деле оказалось толстым шестом в шесть колен, что соединялись меж собой плотно подогнанными медными кольцами шириной в пять вершков. Каждое колено в длину имело полторы сажени, и все они лежали себе открыто в кибитке, не привлекая постороннего взора, — как обычные жерди для хозяйственной надобности.

— Давай на бугорок, — скомандовал Ушаков, проследив, как собрали “мачту”. — А ты, пострел, полезай да сейчас глянь — как там. Живо!

Четверо обозных забрались на бугорок, воткнули “мачту” в землю и стали ее удерживать. Пострел расчехлил трубу, скинув кафтан и поплевав на руки, полез наверх. Жилистый и худой, карабкался ловко, как кот, — даже шест не шатался. Забравшись, достал из-за пазухи трубу, недолго пошарил по окрестностям да и заорал радостно:

— Вижу! Вижу — едут!

— Тихо, скаженный! — прикрикнул Ушаков. — Как едут?

— Как и сразу, ваше-ство, — доложил соглядатай. — На Царицын, да чуть правее забирают.

— Ну, слезай, — разрешил Андрей Иванович и одобрительно крякнул: — Хорошо! Такая мачта во степи — большое дело…

Тут же, не сходя с места, граф отдал распоряжения по службе. Дозорный наряд в пять верхоконных под руководством жилистого парня, к трубе приспособленного, отправился по следу пластунов. С собой взяли четыре колена “мачты”, трубу, овчины — чтоб ночевать — да припас на неделю.

— Ежели они вас учуют — засеку до смерти, — ласково напутствовал на дорожку Андрей Иванович. — Нам их спугнуть нельзя никак — ехать должны куда хотят, без принуждения. Ближе чем на три версты не подходить. Ночевать будут — вы тоже, огня не палить ни в коем разе! На то вам и овчины. За вами парный патруль вышлю — чтоб с обозом сноситься. Сигналы воински согласуйте — не перепутать бы…

Отправив наряд, велел обозу неспешно трогаться. Чуть погодя выслал за дозором парный патруль для передачи сигналов, дополнительно поучив, как службу нести. Затем велел Егорке про запас назначить еще два таких патруля — на тот случай, если пластуны захотят ехать быстрее и далеко оторвутся от обоза.

Потом, прямо на ходу, продиктовал писарю распоряжение и отправил нарочного в Дубовку — пусть сразу, как нарочный прибудет, высылают для встречи две конных сотни, да пусть за ними быстро едут десять кибиток. Кибиток не ждать, а сотни чтоб были в указанном месте вовремя. Указанное место — три версты от курганов со стороны Царицына. Если раньше придут, пусть ищут балку, прячутся и стоят потихоньку, без шума. И ждут сигнала общероссийским штандартом с большого кургана. А чтоб сигнал не проглядеть, поставить сразу троих наблюдателей. Все!

— Ну, теперь и отдохнуть можно, — весело пробормотал граф, плотнее закутываясь в овчину и доставая табакерку. — Службу наладил, все едут куда надо… А далее — как бог пошлет…

…Скажу сразу — отрезанный язык мне не снился. И залитый кровью Валера Эрдниевич руки не тянул, прося о помощи…

Я полагаю, что это — расчетливое самоограничение психики. В жизни моей был довольно длительный период, когда мне приходилось не только частенько наблюдать воочию всякие страшные вещи и разнообразные мерзости, но и производить с этими мерзостями некоторые манипуляции. Вот подсознание и приспособилось: оно отсекает страховидные детали, не пуская их в хранилище, а в снах обрабатывает лишь собственно безысходность ситуации, которая имела место быть.

Спасибо тебе, подсознание. Не будь ты таким толковым, гулял бы твой хозяйчик в байковой пижаме за белым забором с сигнализацией…

В этот раз снился мне обычный для таких случаев кошмарик. Тьма, тишина, чье-то надсадное дыхание сзади, я от кого-то удираю по длинной темной аллее, в конце которой зловеще мерцают два синих сортирных стеклоблока. При этом бежал я тягуче, зависая в воздухе, как в замедленной съемке, и твердо знал, что меня вот-вот догонят. И от невозможности ускориться сердце хотело выскочить из груди и самостоятельно драпать куда попало, бросив меня на произвол судьбы.

Проснувшись от собственного крика, я продышался, унимая биение главного органа-предателя, только что желавшего покинуть меня, и глянул на дверь спальни.

Дверь тотчас отреагировала — скрипнула и распахнулась, явив утренне неприветливого Бо в полосатых трусах.

Толстый был влажен, сосредоточенно тер макушку махровым полотенцем и осуждающе смотрел на меня. Значит, крик слышал.

— Какие мы нежные, — буркнул он. — Стареешь, что ли?

— Просто… отвык, — хриплым со сна голосом ответил я. — Гхм-кхм… Давно в подставы не попадал.

— Привыкай. Это только начало, — мрачно успокоил меня Бо и скомандовал: — В душ шагом марш! Через пять минут жду за столом. Шире шаг!

Я послушно вскочил, схватил полотенце и убыл по маршруту крыльцо — сортир — летний душ. Прекословить не было настроения.

Не командовать Бо не умеет. Лучшую часть своей жизни он отдал служению Родине, и это, сами понимаете, наложило неизгладимый отпечаток.

У меня на толстого — устойчивый условный рефлекс: я к его командирству привык и эта привычка является неотъемлемой частью моего бытия. Греет душу, знаете ли, — иногда кажется, что ты не самостоятельный член с привилегиями и массой глобальных проблем, а туповатый бравый лейтенант, который имеет из имущества лишь спортивный костюм, пачку презервативов и Боевой устав Сухопутных войск, а отвечает только за своих тридцать бойцов. И при этом уверен на все сто, что опытный командир всегда поддержит, прикроет и отмажет…

Пока мы завтракали на веранде, Санал с любовью обслуживал джип Бо. Заправил топливо под пробку, долил масло, протер кузов и в завершение уложил наши сумки в багажник.