слышали, что я — Сэгин, охотник за черепами, что жители Эль-Пазо посылают меня на охоту против апахов и навагоев и платят мне по числу индейских черепов, которым они украшают стены города. Вам именно это рассказывали?

— Да, сударь.

— И все это справедливо… Неужели вы и теперь захотите жениться на дочери убийцы?

— Сударь! — воскликнул молодой человек. — Ваши преступления не ее преступления. Слава Богу, она так невинна, что и не подозревает о злодействах своего отца. Вы можете быть демоном, она останется по-прежнему ангелом.

На лице Сэгин показалось выражение горькой печали.

— Преступление! Демон! — повторил он. — Конечно, вы вправе это сказать. Вам, вероятно, передавали все басни, которые ходят на мой счет: об отравленном ужине, о безоружных индейцах, расстрелянных пушками, и других подобных жестокостях.

— Да, сударь, но я прибавляю, что мой двоюродный брат Севрэн пожимал при этом плечами, что заставляло и меня относиться недоверчиво к таким рассказам.

— Господин Галлер, все эти истории — чистая выдумка, от начала до конца выдумка.

— Как я этому рад! Испытав на себе вашу доброту, я страдал при мысли о тех ужасах, которые вам приписывают.

— А между тем, — продолжал Сэгин, — если бы все эти истории с их ужасающими подробностями были справедливы, они представили бы только слабое подобие того, что делали индейцы с жителями беззащитных поселений. Если бы вы знали все, что произошло здесь за последние десять лет! Злодейства и убийства, деревни, преданные огню, женщины и дети, уведенные в рабство, мужчины, задушенные на пороге своих жилищ, целые опустошенные области! Великий Боже! Меня эти дикари поразили в самое сердце, и за это, может быть, Всевышний смилуется надо мною в день страшного суда.

Говоря это, Сэгин закрыл лицо руками и припал к столу. Когда он отнял руки, лицо его уже приняло обычно грустное и вместе гордое выражение.

— Господин Галлер, вам необходимо знать мою биографию. Вы сказали моей жене, что свободны от всяких семейных уз, а потому можете самостоятельно решить вопрос о своей женитьбе. Вы высказали уверенность в согласии единственного вашего родственника Севрэна. Я со своей стороны тоже в нем уверен. Я знаю, что он расположен ко мне. Но сам я никак не могу согласиться на ваше предложение в той форме, в какой вы его сделали. Человек, настолько щепетильный в делах чести, что не хочет протянуть руки публично опозоренному человеку, не может признать его своим тестем… Не противоречьте, не извиняйтесь. Это с моей стороны не решительный отказ. Во всяком случае, если я своим рассказом докажу вам, что меня напрасно опорочили, то вы должны будете признать за мною право предложить вам некоторые брачные условия!

— Разумеется, — сказал Генрих, побежденный силою речи этого «охотника за черепами».

— Итак, вы должны узнать меня вполне, — сказал Сэгин. — Я не француз, как это утверждают, я креол из Нового Орлеана. Мои родители бежали из Сан-Доминго, где их имущество после возмущения негров было конфисковано. Я учился и готовился быть инженером, с этою целью отправился в мексиканские рудники. Несколько лет я провел в окрестностях По-този. Скопив немного денег, я стал работать на свой страх. Народная молва утверждала, что на берегу Гилы есть золотая руда. В почве действительно находился золотой песок, а на поверхности почти на каждом шагу встречался молочный кварц, обыкновенный спутник золота. Я нанял артель хороших, честных рудокопов. Пройдя с ними часть Мимбрского хребта, я набрел на значительное месторождение золота. Начали копать. Через пять лет рабочие мои достигли известного благосостояния, а я сделался богатым человеком. Тогда только я подумал, что могу наконец насладиться и семейным счастьем. Выбор мой давно уже был сделан: с детства я любил мою кузину Адель и Новый Орлеан покинул с целью составить себе состояние перед женитьбой. Всякий труд в течение этого времени был мне приятен, так как приближал меня к осуществлению заветной цели. Но осталась ли она верна своему обещанию? Меня мучили сомнения, когда я возвращался после долгих лет в родной город. Адель ждала меня. Мы обвенчались и поселились в Вальверде, городе, ближайшем к моим рудникам. Тогда это был цветущий город, теперь остались от него одни развалины. Господь благословил наш союз, у нас родились две девочки. Младшая, Зоя, с детства была похожа на мать. Другая, старшая, дорогая моя Адель… была, говорят, вылитый мой портрет. Мы их обожали, мы даже слишком гордились ими, это была наиболее чувствительная наша струна, в нее-то и поразил нас удар. В Санта-Фе назначили нового губернатора. До сих пор он язва здешних мест. Он позавидовал моему почетному положению в обществе и стал чинить мне на каждом шагу неприятности, которые способны возмутить всякого гордого человека. Однажды он давал праздник в своем дворце Альбукерк, я должен был явиться, и тут он меня публично оскорбил. Если бы он был не только губернатором, а хотя бы первым королем в свете, я и тогда не перенес бы оскорбления. Я протестовал громко, поддерживаемый кучкой товарищей, и требовал удовлетворения с оружием в руках. Но он думал иначе. Вместо того, чтобы поступить как джентльмен, он тут же, на балу, приказал своей страже схватить меня и посадить в тюрьму. Не было никакого подобия суда надо мною. Меня продержали несколько недель и потом выпустили. Когда я вернулся домой, то нашел его наполовину разграбленным и опустошенным. Жена моя в горячечном бреду прижимала к груди маленькую Зою. Оказывается, губернатор Армиго подкупил кровожадных навагоев, чтобы они напали на мой дом. Но им мало было меня разорить, они еще увели с собою мою бедную Адель. Жена и день и ночь громко призывала ее в бреду.

Сэгин замолк, и Генрих долго не решался прервать угрюмое молчание, вызванное воспоминанием об ужасной катастрофе.

Наконец он спросил его:

— Но каким образом госпожа Сэгин и Зоя избегли такой же участи?

— Один из моих фермеров вывел их через погреб, идущий из дома в сад, и спрятал в лесу, в хижине. Брат фермера, который нес дочь мою Адель, был убит дорогою. А самого фермера вы должны знать: это Хозе, наш верный привратник. Можете судить, насколько добросовестно он исполняет свою обязанность… Армиго во что бы то ни стало хотел